Никто не перебивал его многословие. Он сейчас успокаивал
нервы по-своему. И остальным нужно время прийти в себя. Гриневский тоже
закурил, присев на ящик возле буржуйки.
– Поговорили за футбол, обсудили женщин, разговор зашел
о драках, – продолжал свой рассказ Алексей. – Очкарик на эту тему
особо не распространялся – ясно, что сказать-то по большому счету и нечего,
интеллигент и драка суть две вещи несовместные, а вот этот высокий-плечистый
говорит, что вот, мол, ему никогда в жизни не доводилось драться по-настоящему.
Я бы, говорит, и полез вступаться за женскую честь, и разнимать дерущихся, век
воли не видать, не побоялся бы превосходящих гопницких сил. Я, говорит, и
силушкой не обижен, и каратэ занимался, и общеразвивающими видами спорта, до
сих пор в тренажерный зал хожу, в бассейны всякие, форму поддерживаю. Но вот не
попадал и не попадаю в ситуации, когда вопросы решают кулаки...
– Звиздел, – убежденно сказал Гриневский. –
Просто проходил мимо, отворачивался, закрывал глаза.
– Думаю, не врал, – покачал головой Карташ. –
Школу он, выяснилось, посещал элитарную, срочную в армии не служил, окончил
престижный ВУЗ, потом, опять же благодаря большим родителям, пристроился отнюдь
не на завод. По улицам он, считай, не ходит, из машины в подъезд, из подъезда в
машину. Рестораны посещает те, где собирается приличная публика, отдыхать ездит
на дорогие курорты. Среда, короче, обитания у него такая – исключающая
эксцессы, подобные нашему нынешнему, и вообще исключающая мордобой и
поножовщину. В общем, к чему я сказываю эту байку? К тому, что среда обитания
определяет ваши встречи и расставания. Ну, а у нас с вами, граждане, среда
обитания отныне и надолго волчья. Мы с вами – маленькая такая... не скажу
семейка, скажу стайка волков, живущая в диком лесу по законам джунглей. Стая,
которую гонят и преследуют: охотники всех мастей, более многочисленные волчьи
стаи, даже нейтральный селянин нет-нет да и вызверится на нас. Среда обитания,
ничего не попишешь. Так что следует и в дальнейшем быть готовым к подобным
встречам на тропе...
Поезд стал заметно скидывать ход.
– Неужто еще один город, – Гриневский выглянул из
вагона. – Нет, разъезд какой-то...
Товарняк по своему обыкновению встал на разъезде. Вокруг выжженная
солнцем степь, три железнодорожные колеи, два домика, рабочий и жилой. Кто-то
живет свою жизнь в таком вот добровольном изгнании. Как тут не вспомнить
пушкинского «Станционного смотрителя», которого когда-то проходили в школе?..
Может, их поезд никого пропускать и не будет, просто постоит
для порядка минуту-другую, машинист свяжется с диспетчерской службой, нет ли
препятствий для продолжения движения. Нет – так зажжется «зеленый», и снова
колеса заведут свой «тук-тук-тук».
– Ну-ка, ну-ка! – вдруг весело сообщил
Гриневский. – Брезент над нашей турбиной зашевелился. А-а! Я так и думал!
Вот и Цыган, которого разыскивали наши друзья. Сюда чапает. Тебя Цыганом
кличут?
– Он самый, – сверкнула внизу белозубая
улыбка. – Можно к вам на огонек?
– Да уж лезь, что теперь! – смилостивился Петр.
Их новый гость и вправду был похож на цыгана. Невысокий,
сухопарый, загорелый до черноты, словно его передержали в коптильне. Возраст
неопределим, плюс-минус двадцать лет. Из вещей у него наблюдался только
вещмешок, старый добрый солдатский сидор, а одет он был в джинсу и темную
рубаху. И чем он точно не страдал, так это церемонностью и стеснительностью.
– Ребята, голоден, как черт, пожевать чего-нибудь не
найдется? – заявил, едва забрался в «теплушку». Голос его оказался неожиданно
густым, баритонистым, как у оперного певца. – И водички бы, а то моя вся
потом вышла под толстой тряпкой.
– Если разобраться, ты нам кругом по жизни
должен, – сказал Гриневский, без неприязни разглядывая визитера, – а
вместо того, чтоб отдавать, ты наши харчи уничтожать собрался. Ладно уж... Нам,
чувствую, не скоро жрать захочется. Иди бери любую консерву, отрезай хлеба и
рубай. Вода в чайнике, чайник на печке.
Через пять минут мимо промчался встречный товарняк, и их
состав тоже покинул разъезд, бодро двинулся прежним маршрутом к казахстанской
границе.
– Секу, как напряжно пришлось вам с моими знакомцами.
Лады, заметано, договорюсь с людьми, чтобы на обратном пути вам в вагон
забросили магарыч-проставу за понесенные неудобства, – говорил Цыган с
набитым ртом.
– А такого, как ты, чую, через пару дней шукать надо
уже где-нибудь под Мурманском или в Калининграде, – хмыкнул Гриневский.
– Ага, все так и есть, – Цыган управился с
баночкой тушенки в два счета и, видимо, по бродяжьей привычке приученный к
тому, чтоб ничего не пропадало, насадил на вилку кусок хлеба и вытер им жир со
стенок банки.
Запивая хавку чаем, не без гордости поведал:
– Я один из последних доподлинных бичей в Расейской
стране. Прошу не путать с бомжами. Я – убежденный бродяга, представитель
славного и, увы, вымирающего племени. Но не грязный помоешник, не попрошайка и
не охотник за пустыми бутылками.
– Да никто и не путает, – успокоил его
Гриневский. – Ты лучше расскажи, в чем ты разошелся с местной криминальной
интеллигенцией?
– С этими баранами? Они, вишь ты, вдруг решили, что
заплатили несколько больше, чем следовало. Правда, когда они это уразумели,
меня с ними рядом уже не было. Но они парни шустрые, бросились вдогонку, тем
более – куда я тут мог податься кроме как на железку? Вишь ты, чуть не догнали,
собаки.
– И что ты им продавал? – не удержала любопытства
Маша.
– Да мелочь всякую, – Цыган состроил хитрую
гримасу, и на его лице проступило множество мелких и крупных морщин. – Там
куплю, здесь продам, этим на хлеб-соль зарабатываю. Чего ж мне не продавать,
когда кличка не зряшная людьми дадена, я ведь и вправду наполовину цыган.
– А на другую половину? – Маша склонила голову
набок и прищурилась.
– А черт его знает! – рассмеялся Цыган.
По тому, как ушел он от разговора о товаре, проданном им
банде Ловкого, у Карташа возникло подозрение, что без наркоты в этой истории не
обошлось. Ну и пусть ее, еще не хватало в чужие заморочки вникать, когда своих
выше гималаев.
– Я вам не надоем, не беспокойтесь, – разговорился
сытый, опившийся чаем Цыган. – Перед казахской границей сойду, мне как-то
привычнее кордоны пересекать пешедралом. Оно же, и неприятных вопросов
избегаешь. Где, дескать, твоя виза-шмиза, где заполненная декларация – или хотя
бы незаполненная?
– Там все так строго? – удивился Карташ. И
несколько напрягся. – Я слыхал, что эта граница чисто условная, как и
киргизская.
– Да, все так, справедливые слова, – закивал
Цыган. – Но, во-первых, нет-нет да и явятся местные погранцы, как черти из
бутылки, чего-то шукать принимаются, это значит, у них объявили очередную
кампанию по борьбе с чем-то неположенным. А во-вторых, дельце у меня небольшое
имеется в приграничной земле, старых знакомых повидать надо.
