Вновь показалась давешняя хозяйка достархана, не в пример
прошлому разу доброжелательная и предупредительная, – а все по причине
отслюнявленных ей пятидесяти баксов. Осведомилась елейно:
– Желаете еще что-ни... А ну кыш отсюда, порсы!
[3]
Все обернулись.
Последняя фраза относилась к девчушке, сунувшей было в
столовку нос, – в грязных джинсах и какой-то местной одежке, напоминающей
футболку с длинными рукавами и плюмажем с колоритным орнаментом. Годочков было
ей ну никак не больше двенадцати, смугленькая, востроглазая и губастая.
– Кыш, кому сказала! – повысила голос хозяйка и
прибавила еще несколько заковыристых слов по-тутошнему.
Девчушка звонко ответила заковыристо не менее, тряхнула
гривой иссиня-черных волос, заплетенных в миллион косичек, и скрылась.
– Повадились ведь попрошайничать, гуджуки
[4]
, –
проворчала тетка. – То хлебушек выспрашивают, то сопрут чего… а то и вот
типа вас сопровождающим предлагают не скажу что…
– Вкусно, спасибо, – сказала Маша.
– Старалась, – сказала тетка. – Так как
насчет добавки и купить-продать?
– Я за добавку, – тут же вскинулся Петр
Гриневский.
– Цыц мне. Не набивать брюхо перед походом. Значит так.
Добавки – отказать, куплю-продажу – надо обдумать, – Алексей допил чаек
(вот чай был абсолютно наш, советский – на соде), достал из стаканчика в центре
стола кусок серой оберточной бумаги, вытер губы. Трапеза настроила его на
благодушный лад, и сведенная спина позволила себе наконец-то чуть
расслабиться. – А что, хозяйка, никто не спрашивал тут двоих угрюмых
сибиряков и одну симпатичную сибирячку, что груз привезли? Нас вроде встречать
должны были, в гостиницу определить…
– Да кто ж меня спрашивать будет. Вы на станции-то
были? Туда идти надо, там все начальство.
Они переглянулись. На станцию – это вряд ли. Груз секретный,
контрабандный, кто ж его через бюрократию проводить станет… Нет, ребята, либо
их должны встретить возле точки прибытия, либо другого не дано. Опять нахлынуло
ощущение угрозы.
– Ладно, – вздохнул Алексей. – Давай
меняться, уважаемая. А потом мы думать будем.
Местные фантики именовались манатами и у тетки имелись
прямо-таки устрашающего достоинства – по пять и десять тысяч. Монеты, которые
звались тенге, номиналом уступали бумажкам ненамного: были в пятьсот и тысячу.
Вновь нахлынули кошмарные воспоминания о перестроечных временах и раздутых, как
труп, ценах, однако путем аккуратных расспросов выяснилось, что здесьне все так
плохо: литр девяносто пятого бензина, к примеру, стоит два бакса, а поскольку
цены на нефть, так уж повелось, определяют все остальные, то, стало быть, с
голоду они не помрут.
Но совершить денежный обмен они не успели. Вторично
распахнулась дверь в столовую, и сердце Алексея провалилось куда-то в желудок,
потянув за собой все прочие внутренние органы, так что аж горло перехватило, и
он лишь мог молить бога, чтобы его эмоции не отразились на лице. «Твою
мать, – яркой вспышкой мелькнуло в мозгу, – этого только не хватало…»
Рука Гриневского метнулась было к пояснице, где, заткнутая за пояс, терпеливо
ждала, когда можно будет вволю повеселиться, верная «Беретта», но зэк себя
одернул. Сделал скучающее лицо и отвернулся. А вот Маша вела себя неправильно.
То есть настолько неправильно, что Карташ на месте вошедшего немедленно
выхватил бы ствол и открыл огонь на поражение, а уж после принялся бы
разбираться – кто, зачем и на фига. Помертвев лицом, расширенными от ужаса и
безнадеги глазами Маша смотрела на их сваленную в углу поклажу. Сквозь материю
отчетливо проступали очертания «калаша». Более того: его приклад немного
высовывался из-под тесемки…
«А при чем здесь девка-то?! – рявкнул на себя
Алексей. – Сам виноват, идиот, кретин, дезертиришка хренов, сам ведь
паковал и прятал! Расслабиться, пожрать ему захотелось!!!»
И с видом благонадежнейшего гостя из братской республики
повернулся к новому персонажу на сцене.
А на сцену вышел мент.
Было бы нелепо сомневаться, что азиат и в форме, разумеется,
ненашенской, однако ж не оставляющей ни малейших сомнений, что именно
ментовской: серый бушлат с какими-то непонятными нашивками и шевронами, пояс с
дубинкой, кобурой и наручниками, штаны, заправленные в высокие ботинки на
шнуровке.
Вразвалочку он пересек зал, поздоровался с хозяйкой (та
пискнула что-то почтительное) и повернулся к сибирским сопровождающим.
Молодой еще, сопляк-сопляком, с круглым лицом и едва
пробивающимися над губой усиками, с какими-то прыщиками на лбу, но взгляд его
узких зенок из-под чахлых бровей был внимательный и донельзя неприятный.
– Мир вам, гости дорогие, – сказал он, и непонятно
было, то ли издевается, сука, то ли так тут в самом деле принято начинать
разговор, обычно заканчивающийся широко известным «Никому не двигаться, руки в
гору!». – Иду вот мимо, смотрю – люди гражданские, напрочь незнакомые, с
вещами и обедают, думаю: а что это незнакомые люди делают ночью на
сортировочной станции? Дай, думаю, зайду, поздороваюсь, познакомлюсь. Может,
помощь нужна, да?
Сама доброжелательность он был, но и самый захудалый лох
такой доброжелательности бы не поверил ни на грош.
Только бы никто из наших не сорвался, в панике подумал
Алексей. Только бы Машка молчала и не глупила, Таксист тертый, зря на рожон не
полезет, тогда, глядишь, еще и пронесет. Тогда, глядишь, договоримся, сотку
баксов сунем, мозги запудрим. Не впервой же ментам головы пудрить? Подумаешь –
мент, менты везде одинаковые…
– И вам мир, уважаемый, – через силу улыбнулся он
и почувствовал, что края губ дрожат как зайцы. – Мы груз сопровождали, из
Сибири привезли, вот, ждем встречающих, а они чего-то запаздывают…
Краем глаза он заметил мелькнувшее в окне лицо давешней
соплюшки – та наблюдала за происходящим с жадным любопытством.
«Настучала, тварь нерусская, – с бессильной тоской
подумал он. – На хлебушек зарабатывает, коза туркменская…»
– Из Сибири, значит, – почесал висок ментяра и
расплылся в улыбке – такой широкой, что лицо его превратилось в грушу. –
Чего ж не понять, уважаемые, это мы понимаем, добро пожаловать… Хрень какую-то
железную привезли и вагончик-теплушку, правильно я понимаю?
На это Алексей не нашелся, что ответить. Тетка бочком-бочком
ретировалась в сторону своего поста – к стульчику и газетке. А мент произнес
фразу не менее известную:
– А на документики ваши взглянуть позволите?
«Бля-а…»
Сопроводительные документы они отдали аксакалу в наколках,
поэтому пришлось играть сицилианскую защиту – то бишь переходить в наступление:
– А представляться туркменским милиционерам не
полагается? Или как вы там называетесь…
