Алексей Карташ курил, облокотясь о защитную доску, и
созерцал мелькающие просторы. Просторы, кстати, кардинально изменились за
прошедшие пять дней пути. Еще пять дней назад им сопутствовала тайга, тайга,
еще раз тайга, мелькнут раз в сто километров населенные пункты – и снова тайга.
Три дня назад пошла лесостепь, потом степь. Сейчас – полупустыня. А скоро плавно
и незаметно полупустыня перейдет в собственно пустыню.
Короче говоря, погода была приемлемая, путешествие было
увлекательное, а настроение... да нет, не поганое, не скверное...
неопределенное, что ли, подвешенное – среднее между никаким и унылым.
– Эй, мужская часть населения! Кушать подано! Садитесь
жрать, пожалуйста!
Карташ загасил окурок о подошву «вьетнамки» и только после
этого щелчком отправил его скакать по насыпи (доводилось ему видеть лесные
пожары, верховые и низовые, так что совершенно незачем устраивать из-за своей
лени беду для людей и зверья).
– Железнодорожная идиллия, – сказал он,
присаживаясь к столу, то есть к овощным ящикам, застеленным газетами и
сервированным алюминиевыми кружками и ложками. И потер ладони, как говаривали в
стародавние времена – в предвкушении вкушения.
– А что, так бы ехал и ехал, – Петр Гриневский по
прозвищу Таксист, не по собственной воле беглый зэк, пять минут назад
проснулся, слез с самодельных нар, на его лице еще не разгладились вмятины от
складок бушлата, заменяющего подушку. Сейчас Гриневский, раздевшись до пояса,
сам себе поливал на спину из пластиковой бутыли.
– Эх, кабы не было цели и необходимости, я бы так за
милую душу покочевал с месяц, – говорил он, отфыркиваясь. – Чтоб
волей продышаться. Когда таким манером цыганствуешь, как в песне поется, по
просторам нашей сказочной страны, от города к городу и нигде не задерживаясь,
мимо деревень, заводов, лагерей, мимо всяко разного начальства... – он
оторвал от лица мокрое вафельное полотенце, – волю вдыхаешь полной
грудью...
– Тебе что, воли не хватало? – Карташ нарезал
хлеб. – Вроде, расконвоированным ходил, хавал прилично, в работе не
переламывался. Ясно, что не только для других, но и для себя провозил это
дело, – он щелкнул себя по горлу. – Опять же, по агентурным данным,
бывая в поселке Парма, обязательно заезжал к одной и той же женщине, у которой
проводил от получаса до нескольких часов. Короче, по зоновским меркам жил не
тужил, лафово кантовался. Так что, может, не надо этого надрыва, может, не надо
рубаху на груди рвать и слезу давить?
– Тебе не понять, начальник, – Гриневский потемнел
лицом. – Да, правильно, хавал я нормалек. В смысле выпить опять же никаких
проблем. Но – хавал, а не ел. Да, была у меня женщина в поселке. Но когда я с
нею... был, то думал про жену и хотел жену. Понимаешь?
– Кто из нас делает, что хочет?! – Карташ бросил
резать хлеб, резким ударом вогнал нож в доски овощного ящика. – Или ты
один такой! А то, что ты сейчас мне тут... говоришь – это дешевый перепев
тюремных баллад. «Ах, воля вольная, как я любил тебя!» и так далее, – он
заметно заводился. – Не надо было за решетку попадать! И не свисти мне,
что от сумы да от тюрьмы... Фигня и чушь! И твоя история, как ты знаешь, мне
известна. Ты однажды рискнул, понимая, что последствия непредсказуемы. Как
монетку кинул. Хотел орла – да выпала решка. Решетка, то бишь. И некого тут
винить. Виноватых без вины не бывает... Хватит, может, а, Таксист? Уехали уже
от твоей зоновской жизни… да заодно и от моей офицерской уехали, за сотни
километров. – Алексей с силой потер лицо и проговорил почти устало: –
Давай уж обходиться без «гражданинов начальников» и «таксистов». Ты – Петр, я –
Алексей. Мы, как альпинисты, в одной связке, и нас должно волновать только наше
настоящее и наше будущее. Забудь ты эти зоновские примочки. Вот, например, мог
бы попросить меня или Машу полить на тебя водой. Но ведь тебе, блин, просить
нельзя, впадлу. Не верь, типа, не бойся, не проси...
– Ладно, хватит, надоело! – притопнула ногой,
обутой в кроссовку, Маша. – На сытый желудок продолжите. И в мое
отсутствие. Понятно? Так, Карташ, хлеб Пушкин будет резать, да? Гриневский, за
стол, живо!
Она сняла с буржуйки дымящуюся сковороду и перенесла на
обеденный ящик.
– Может, это и не так вкусно, как готовила
твоя... – Маша бросила на Гриневского сумрачный взгляд, – поселковая
любовь, которая успешно заменяла жену, но ничего, потерпишь, если оголодать не
хочешь. Карташ, брось хлеб, хватит уже, чайник на печку поставь.
Обстановка, так и не достигнув точки кипения, разрядилась
благодаря Маше. Причем не в первый раз уже дочке начальника зоны приходилось
выступать в роли той женщины из горских легенд, которая вставала между воюющими
сторонами, бросала на землю платок – и прекращались войны и смуты. И хотя эта
роль Машу изначально не привлекала и уже порядком надоела, но приходилось ее
исполнять. Во имя общего дела. Ведь бывший зэк и бывший старлей ВВ – это,
знаете ли, смесь еще та, горючая, полыхнуть может, как бензоколонка под струей
огнемета.
Алексей Карташ поднес ложку ко рту, держа под нею хлеб,
принялся дуть на жареную картошку с тушенкой. И отвлекся от своего занятия,
чтобы сообщить:
– Там какая-то крупная станция на горизонте маячила,
похоже на городок среднерусского размера. Сейчас, верно, въедем.
«Въедем» – это для товарного поезда почти наверняка означало
остановимся, если, конечно, грузовой состав следовал обычному для подобных
составов графику движения, без всяких там «зеленых улиц» и «особых назначений»,
а значит пропускал встречные-поперечные, литерные, пассажирские, пригородные.
Оттого и тащились они вот уже пятый день, хотя на скором пассажирском добрались
бы до пункта следования за трое суток. Ничего не попишешь, издержки грузовой
езды…
– Сейчас поем и гляну по карте, что это за город
такой, – сказал Гриневский, наворачивая картошку с тушенкой. –
Сдается мне, это последний город перед границей.
Тем временем замелькали одноэтажные деревянные дома,
окруженные садами, колодцы с треугольными крышами и обязательными лавочками,
сараи и склады, показался переезд, где за шлагбаумом маялся «зилок» с
перепачканными мукой мешками в кузове. Проскочили водокачку, проехали мимо
автомобильного парка, вдали, над кронами высоких деревьев, удалось разглядеть
«чертово колесо» – аттракцион, который в большинстве центральных российских
городов по неведомым причинам в последнее десятилетие был демонтирован (ну вот
не нравилось чем-то колесо обозрения демократам: или тоталитарной гордыней
отдавало, или сверху слишком уж хорошо было видно, как ловко и шустро демократы
разваливают-разворовывают великую страну). Так вот плавно, постепенно поезд
вкатился в город, название которого пока обитателям «теплушки» оставалось
неведомо.
Состав начал сбрасывать ход и наконец остановился.
Это в больших городах существуют грузовые и сортировочные
станции, находящиеся вдали от вокзалов и пассажиропотоков, куда и загоняют
прибывающие товарняки. В небольших же городишках все куда проще, чего ни
коснись, в том числе и в отношении порядков на железной дороге: ближние к
вокзалу пути – для пассажирских поездов, дальние – для товарных. Вот и вся
дележка.
