– Простите, уважаемый Ханджар, мою невежественность и
забывчивость, но мой добрый друг и соратник, который сейчас вон там… э-э…
наслаждается сном, по-моему, называл другую фамилию вашего достойного
начальника…
Старик благосклонно кивал при каждом слове иноземного гостя,
а потом ответил просто и без затей:
– Махмудов, вероятно? Ну так все правильно, Махмуд-оглы
– его настоящая фамилия, а Махмудовыми их род стал после революции, когда
Советы все имена принялись чесать под одну гребенку. Дангатар Махмуд-оглы,
молодой человек, означает «Дангатар, сын Махмуда». Или, по-вашему, Махмудов. А
вот если б досточтимый Дангатар был девочкой, то тогда ее фамилия была бы
Махмуд-гызы.
– Ловко, – повторил Карташ, переваривая информацию
и смекая, что старик не так прост, как кажется.
Неторопливо и очень осторожно, на иносказаниях и эвфемизмах,
поговорили еще о том, о сем – Карташа больше интересовало, что в стране
происходит, как тут у вас на предмет преступности, есть ли у нее, преступности,
связи с российским криминалитетом – знает ли уважаемый Ханджар, что такое
криминалитет? – и есть ли возможность русским преступникам, например,
уголовным, безнаказанно перебраться через границу сюда.
Уважаемый Ханджар на политические вопросы отвечал уклончиво
и говорил в основном о том, что Алексей знал из газет и без проклятого старца.
Например, что в стране имеет место то, что происходило при товарище Бровеносце,
если даже не более круто. Главным официальным паханом в стране являлся его
превосходительство Сапармурат Ниязов, Туркменбаши, нынешний, без ограничения
срока полномочий, бессменный президент, и что выше его, отца всех детей и
спасителя отечества, только Аллах. Сей факт, и весьма успешно, проталкивался в
головы мирного населения абсолютно всеми газетками и телерадиоканалами – по той
простой причине, что негосударственных газет и каналов не существовало напрочь.
Как не существовало частников, кооператоров, диссидентов и прочего
инакомыслящего элемента. Все строем на построение светлого Завтра – да чтоб с
чувством глубокого удовлетворения на лицах! А если кто посмеет что-нибудь
вякнуть против или, там, нетрудовыми доходами озаботиться, так сами знаете что
будет. И тэ дэ, и тэ пэ. В общем, переразвитой социализм в чистом виде...
Карташ не хвалил и не ругал такое положение вещей – во-первых, ему было
глубочайше плевать, а во-вторых, он здравомысляще понимал, что наши газеты и
каналы тоже не дурни приврать, чего уж греха таить.
Конечно, недовольные были, куда без них, иначе не бывает –
разве что веселящий газ в воздухе распылять. (Даже Ханджар признал с опаской,
что недовольные есть и среди правителей велаятов, но пока это так, шепотком и
кулуарно, высказываться против Туркменбаши вслух пока никто не решался.)
Конечно, были и уголовники, без них тоже никуда, как ни крути. Но в этом
вопросе старик прикусил язык и ограничивался лишь отговорками, что сам он не в
курсе дела.
В свою очередь толстый верблюд то и дело и, надо признать,
весьма ловко пытался свернуть разговор на груз: не было ли препон на границах,
успешно ли груз доехал, не пострадал ли во время перевозки и куда был заныкан.
Карташ атаки отбивал не менее ловко, так что вскоре выдохлись оба, а поскольку
тем для беседы больше не нашлось, то и примолкли.
Но тишина не настала – почти тут же в заднюю стенку кабины
заколотили кулаком, и водила что-то прокричал по-своему. «Мерседес» замедлял
ход. Уважаемый Ханджар вновь засуетился, подхватился с лавки, приник к
переднему окошку и залопотал ответно. Вскинулся и боец, напрягся, прислушался,
бдительно окинул взглядом дорогих гостей: не готовятся ли когти сорвать.
– Что там еще не слава богу? – спросил Алексей,
напрягшись ответно.
– Ай, плохо дело, – нервно потер ручки старик,
вновь повернувшись к нему. – Говорит, радиатор закипел, а воды нет! Не
озаботился запас воды взять, сын дохлой скорпионихи и тухлого урюка!
Он опять превратился в беззлобного потешного евнуха. Эге, а
непростые, оказывается, старички у Дангатара служат. Станиславский охрип бы,
скандируя: «верю! верю!».
– Ваши предложения?
– На наше счастье, тут рядом аул есть небольшой, там
вода! Заправимся и поедем.
В самом деле, из-под капота вовсю валил пар, а в клубах
этого пара ковырялся водила, громко матерясь по-своему. Наверняка проклинал тот
день, когда он сел за баранку этого пылесоса. Ханджар гавкнул на него, тот
огрызнулся, старика поддержал второй боец, а потом и примкнувший к ним третий,
из кузова, шофер отбрехивался… Короче, сплошной восточный базар получился.
Весьма натуральный. Проснувшийся от шума Таксист был мрачен и зол, заглянул под
капот, но помогать коллеге даже не рыпнулся. Проснувшаяся Маша встала рядом с
Карташом и некоторое время с сонным интересом прислушивалась.
– Смешно как ругаются, – наконец резюмировала она.
Поправила прическу. Огляделась по сторонам, обозрела степь. И зевнула. –
Мы где? Долго еще?
Кажется, она совершенно не была обеспокоена происходящим
посреди пустыни, целиком полагалась на мужчин. Если понадобится, ее позовут. Ну
не чудо ли девка, а?
– Около какого-то аула, полного аксакалов и
саксаулов, – сказал Карташ. – Долго ли – понятия не имею. А
послушаешь их имена, так вообще обхохочешься…
– Короче, влипли, начальник, – подошедший
Гриневский сплюнул в пыль. – И это не подлянка, точняк закипел, я
проверил… Хотя, если они воду еще там, на сортировке, не долили… Что делать-то
будем, начальник?
– А вон и один из твоих аксакалов! – Маша вытянула
пальчик.
Они обернулись. Оказывается, совсем неподалеку серело
несколько приземистых строений в окружении каких-то чахлых кустиков –
располагались они против солнца и почти не видны были в зыбком сером мареве,
колышущемся над пустыней, потому их и не приметили сразу. От домишек к машине
неторопливо двигался человек – мужик или баба, пока на расстоянии было не
разобрать…
Нет, все ж таки мужик. В одежке, более всего напоминающей
кимоно, только серое и пыльное, как сама пустыня, – короткий халатик,
подпоясанный многажды обернутой вокруг талии полосой черной материи, и короткие
штанишки, из которых выглядывают черные тапочки и худые лодыжки. Когда он
подошел, ругань в мгновенье ока стихла, все тут же успокоились, и стороны
степенно поклонились друг другу. Мужик что-то спросил у Ханджара, тот принялся
объяснять, показывая попеременно то на грузовик, то на горизонт, то на гостей,
то почему-то на солнце. Мужик слушал внимательно, иногда кивал грязной чалмой,
иногда ковырялся во всклокоченной бороде до середины груди, но недовольства или
враждебности пока не проявлял. Был он чуть моложе Ханджара, но не в пример
подтянутее и жилистее. Видно было, что жизнь он провел главным образом на
свежем воздухе, занимался исключительно благими делами типа животноводства и
сельского хозяйства, короче, такой в Думу не полезет.
А Карташ чувствовал себя, будто попал в картину студии
«Туркменфильм» – настолько странным, непривычным и оттого почему-то театральнымказалось
все окружающее. Эти дальние родственники бедуинов, о чем-то беседующие посреди
унылой пустыни, эта бесконечная пустыня, замерший допотопный грузовик… Сейчас
по сценарию из-под земли должна выскочить банда басмачей на взмыленных конях и
атаковать мирный аул, а они займут круговую оборону и будут держаться до
прихода основных сил Красной армии… Вот только солнце было реальным и наотмашь
лупило по маковке. И никакие басмачи, разумеется, ниоткуда не выскочили.
