– Хан Неджметдин, – все-таки старшой не нашел
ничего зазорного в том, чтобы назвать имя хозяина.
Джумагуль наклонилась к Карташу и прошептала не то чтобы
испуганно, но интонации в ее голосе заставили Алексея похолодеть:
– Это вождь одного из кочевых племен. Миф, легенда.
Никто не видел его… а если и видел, то уже никому не смог рассказать об этом…
– А теперь вы должны отдать нам оружие и ехать с
нами, – потребовал главарь.
– Мы поедем с вами, – смиренно сказал
Карташ, – но оружие не отдадим. Пока мы с оружием, у вас не появится
желания ничего выпытывать у нас, как предлагал твой человек. Если вы
попытаетесь отнять оружие силой, мы начнем стрелять. Мы погибнем, но и вы
останетесь без товара.
Старшой покачал головой. И – почему-то так подумалось
Карташу – усмехнулся под повязкой.
– Таких, как ты, русский, у нас зовут яланчы. На ваш
язык это можно перевести как «пройдоха, ловкач, увертливый человек». Если ты
останешься жив и мне придется за чем-то обращаться к тебе, я так и буду звать
тебя: яланчы...
Повинуясь приказу предводителя, двое кочевников споро
ускакали вперед – не иначе, чтобы предупредить хана о случившемся и скором
прибытии гостей, еще двое двинулись обратно, к городу – наверняка чтобы
проверить искренность означенных гостей, а заодно и постараться отыскать товар.
Оружие у пленников все-таки не отобрали и даже не стали
связывать, что было добрым знаком: по крайней мере, расправа отложена на
некоторое время, за которое, глядишь, что-нибудь да произойдет. Например,
появятся правительственные войска, конкурирующее племя, талибы, Хоттабыч на
ковре-самолете, черт в ступе – короче, завяжется перестрелка, начнется
суматоха, а в суматохе всякое может случиться… Однако ничего не происходило,
сколько Алексей Карташ, трясясь на жестком и потном лошадином хребту позади
одного из бедуинов и цепко держась за его бока, не всматривался в однообразие
окружающих их Каракум. Быстрым аллюром кони цепочкой огибали барханы, взлетали
на гребни песчаных хребтов, поднимая тучи песчаной пыли соскальзывали в
распадки между ними и уносили четверых беглецов все дальше и дальше от мертвого
города, в самое сердце пустыни. Смена транспорта и манеры движения
положительным образом на самочувствии отнюдь не сказались: спина и задница уже
не ныли и даже не болели – спина и задница вообще потеряли всякую
чувствительность, одеревенели и атрофировались. Бедная Машка, ей, наверное, еще
более паршиво… Но что он мог поделать? Сверзиться с коника вместе с бедуином,
наглотаться песку, ткнуть стволом ему в бок и… И что? Требовать встречи с
российским консулом? Везти их немедленно к Дангатару? Щас тебе. Шмальнут в
спину – и дальше поскачут, делов-то…
Цели путешествия они достигли к вечеру, когда Алексей
окончательно утвердился во мнении, что эта гонка в никуда через пески не закончится
никогда. Они поднялись на очередную из бесконечного числа песчаных гряд и вдруг
остановились на ее пологой вершине. Лошадки прядали ушами и возбужденно
пофыркивали, почуяв близость роздыха.
Красиво это было, что ни говори, хотя ничего этакогов открывшейся
им картине не наблюдалось. На относительно ровном участке пустыни площадью с
квадратный километр, залитый красным светом садящегося солнца, раскинулся
лагерь пустынных бродяг – или как это правильно у них называется, стойбище,
кочевье? – около пятидесяти шатров, над которыми вьются струйки дыма,
между шатрами по своим кочевничьим делам снуют люди, брехают собаки, горят
костры… Пустынная пастораль, одним словом. Отряд спустился вниз, тут же
подбежали чумазые мальчишки в рванье, подозрительно напоминающие цыганят,
перехватили поводья и, бросая на четырех мушкетеров откровенно любопытствующие
взгляды, перебрасываясь отрывистыми фразами, несомненно, напрямую касающимися
их внешности, повели лошадок в глубь лагеря. Женщины поднимали головы от
исходящих паром котлов и провожали незнакомцев хмурым взглядом.
Спешились наконец – возле грязно-зеленого шатра,
расположенного в центре стойбища, который вовсе даже шатром не был, а являлся
армейской походной палаткой производства США, и не самой устаревшей модели, насколько
разумел Карташ. Старшой на мгновенье сунул голову за полог, сказал что-то и
вынырнул обратно.
– Ты, – его палец указал на Алексея. – Хан
будет говорить с тобой. Остальные будут ждать.
– Но… – начал было Алексей.
– Хан будет говорить с тобой, – жестко перебил
предводитель отряда, откидывая полог. – С твоими друзьями ничего не
случится. Пока не закончится беседа. Отдай оружие и заходи.
Карташ посмотрел на спутников, пожал плечами, скинул с плеча
автомат, вынул из-за пояса «глок» и, мысленно перекрестившись, шагнул внутрь
палатки.
Глава 10
Легенда во плоти
Пятнадцатое арп-арслана 200* года, 22.32
Мифический хан Неджметдин оказался невысоким, но плотно
сбитым азиатом лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной бородкой, разделенными
на прямой пробор черными волосами и глазами такой небесной, прозрачной
голубизны, что иные фотомодели отдали бы за них все свое состояние. Когда
Карташ вошел в «шатер», хан грел руки над жаровней, каковая являлась здесь
единственным источником света и тепла. И вообще, американский дух был
скрупулезно из палатки изгнан: все технические достижения штатовской военной
мысли, призванные облегчить солдатику житье-бытье в условиях пустыни – типа
обогревателя, походной плитки, гамаков и светильников, были безжалостно выдраны
с корнем, зато приподнятый над землей пол устилали в беспорядке набросанные
ковры, пледы, кошмы и шелковые подушки, повсюду стояли чаши, вазы, блюда с
мясом и фруктами. Не оборачиваясь, хан сказал на чистейшем русском:
– Мир тебе, путник.
– Мир и вам, повелитель Неджметдин, – вежливо
сказал Карташ. Поколебался и добавил нерешительно, пока еще не представляя
себе, как строить беседу с этим царем бедуинов: – Я Алексей, из России. Двое
моих друзей – девушка с короткими волосами и блондин – мои друзья. К тому, что
произошло в Уч-Захмете, они не имеют никакого отношения…
Хан обернулся, поморщился. Облачен он был в роскошный
шелковый халат до колен на манер китайского, расшитый желтыми драконами.
– Я буду звать тебя так, как окрестил мой помощник:
Яланчы. А ты можешь называть меня Недж. Неджметдин – слишком коряво для
русского языка, а повелитель – слишком выспренно, – он отошел от жаровни,
сел по-турецки на подушки, отщипнул виноградину от кисти (глухо брякнул о край
блюда большой безвкусный перстень), задумчиво кинул в рот.
«А ведь он не туркмен, – вдруг понял Карташ. –
Мусульманин – наверняка, но не туркмен… Кто же тогда? И как это нам поможет?»
– Садись, путник, в ногах правды нет. Если хочешь есть
– ешь, если хочешь пить – пей. И ничего не бойся. Пока ты в моем доме, ты мой
гость. Ты мой гость, пока я не решу, как с вами поступить… А решение, должен
сказать, принять непросто. Садись и расскажи все сначала, что произошло в
Уч-Захмете.
