Мужская сущность, как не забивай ее внушением, жила своей
параллельной, несовместимой с текущим моментом жизнью. Ну, казалось бы,
насквозь не место всяким глупостям и иным мыслям, помимо боевых. Но вот
рядышком пролетело, изогнувшись стеблем бамбука, гибкое тело первой флейтистки,с
выбритым лобком, и взгляд невольно поволочился за ней. Вот Алексей опередил
красавицу в индийском стиле – круглобедрую, пухлощекую, пышногрудую, –
которая вдруг поскользнулась, на секунду приняв такую позу, что... А вот его
обнаженного плеча коснулась небольшая острая грудь, и ворохнулось внутри... да
и снаружи тоже. Так, глядишь, примут не за диверсанта, а за сексуального
террориста, блин...
Так, а где, собственно, шах?
А, вот он, ублажитель и повелитель. Шах выскочил на берег,
окруженный своими наложницами (или кто они ему там). Прикрывается, гад. Грамотно.
Таксисту его не выцелить. Даже если Гриня начнет лупить по женщинам, у шаха все
равно будет время.
Второго шахского телохранителя Алексей увидел, когда следом
за всей купальной братией выскочил на берег. Блондин лежал, опрокинувшись
навзничь, входное пулевое отверстие располагалось точно посреди его лба.
Молоток Гриня, здорово сработал. Надо думать, этого умельца он снял первым –
как наиболее опасного.
Наперерез Карташу выскочила разъяренная фурия. Распущенные
волосы, широко распахнутые яростью глаза – черт побери, прям шамаханская
царица, пышущая яростью на вторженца, потревожившиего покой ее возлюбленного!
«Как ты прекрасна в гневе, любовь моя», – абсолютно не к месту вспомнилось
откуда-то. Но – не до церемоний теперь и не до классических цитат. Увернувшись,
Алексей подсек ее под обольстительно голую лодыжку и понесся дальше.
А вот еще одна еммануель бросилась на защиту своего
обожаемого повелителя. С нею Карташ обошелся жестче – полоснул лезвием по
предплечью. Хватило. Она охнула, отпрыгнула и выпала, вытаращив полные испуга
глаза на рану.
«Извини, красавица, таковы условия игры, – мысленно
сказал ей Алексей. – Рана пустяшная, заживет – не заметишь как.
Искупаешься еще разок в чудо-озере, и на глазах затянется розовенькой кожицей».
Что не позволено шаху – разрешено старлею. В том смысле, что
шаха Гриневский, в отличие от Карташа, к телохранительским пистолетам
подпустил, но и не пристрелил, как падлу. Так что Алексей скоренько выдрал из
ладони бородача в английской портупее девяносто вторую «беретту», модель «Ф» на
пятнадцать патронов. А что, классный шпалер перепал! Из жесткого неподатливого
кармашка на кобуре он выхватил запасную обойму, тут же на бегу вставил ее,
выщелкнув старую. Кто знает, сколько раз успел нажать на курок бородач, может,
и все пятнадцать…
А Гриневский не подпускал к бесхозному оружию не только
шаха. Та самая флейтисточкапопробовала было подобраться к снайперскому винтарю,
валяющемуся рядом с блондином, но дважды у ее ног дзенькнули пули, и она
отступилась.
Алексей преследовал шаха. Но преследовал гораздо медленнее,
чем мог бы. Как ни странно, Карташ опасался простоты. Потому что стань все
просто, то есть бухнись шах на колени, начни просить пощады или просто
молиться, вот так взять да за здорово живешь пристрелить несопротивляющегося
человека – это, знаете ли, не всякий... Распаляй не распаляй себя, что этот
моджахед гонит наркоту, губит наших детей, на их смертях делает деньги, что во
имя спасения близкого человека можно… и так далее, а палец может просто-напросто
закостенетьна курке, и не сдвинешь, как ни пытайся. Карташ боялся в себе
потомственного офицера, генов деда и отца с их понятием чести, засевшим в
подкорке. Одно дело грохнуть вражину в бою, во имя идеи или когда реальноспасаешь
близкого человека, и совсем другое – когда условия спасения близких и самого
себя опосредованыи ты фактически исполняешь малопочтенную роль палача. Таким
образом, мы имеем еще один психологический барьер, который надо сломать или
перехитрить.
Короче, Алексей, отставая, давал шаху возможность добраться
до своей одежды. А под ней у него не может не быть оружия.
Все карташские проблемы мог бы снять метким выстрелом
Таксист – если б не три наложницы, бегущие следом и нагими телами его
заслоняющие. А по женщинам Гриня не стрелял. Тоже мне благородный, блин.
Пестрый ворох шаховых шмоток валялся посреди молельни, точно
в углублении для жертвенника. Шах влетел в круглую беседку, прыжком одолел
последние метры, опустился на колени и сунул руку под одежду на полу. Одна из
обнаженных гурий, что вбежали в молельню вместе с повелителем, сразу обессилела
– видимо, подкосил нежданно-негаданно обрушившийся… точнее, всплывший из озера
кошмар, – опустилась на каменный пол, прижалась к стене и обхватила колени
руками, дрожа, что твой заяц. Две другие, молельню пробежав, выскочили наружу с
другой стороны и понеслись вдоль колоннады.
Алексей взлетел по выбеленным солнцем, растрескавшимся от
времени каменным ступеням. «Ну чем не натуральное античное приключение, –
отстраненно подумалось ему. – Голые в руинах, Тацит отдыхает…»
Шах повернулся ко входу, в его руке матово блеснул металл.
Пушка. Вот это другое дело…
Алексей вскинул трофейную «беретту» и выстрелил. Дернулась в
ладони огнестрельная машинка, рыбкой отскочила гильза…
И впервые в жизни Алексей увидел прелести рикошета. Он
промазал первым выстрелом. Однако пуля, отбив кусок исторически бесценных руин
прямо перед стоящим на коленях шахом, срикошетила и угодила тому в живот. Шах
так и не успел вдавить курок. Он выронил массивный, какие любят использовать в
гангстерских фильмах, инкрустированный золотыми пластинами пистолет и завалился
ничком.
Второй выстрел Алексея Карташа оказался уже излишним,
оказался контрольным.
Теперь последний, но обязательный штрих. Без которого, как
было сказано, нам не поверят. Карташ нагнулся над шахом. Вот он, тот знаменитый
медальон на цепочке. Действительно, никакого замочка, снять можно только с
головой. Ну это, извините, восточные крайности. Мы люди западные, нам ближе
иные способы. Благо подходящим инструментарием мы вооружены. Армейский нож –
это вам не только чтоб пырять, это вам много чего в одном флаконе…
Состыковав клинок и ножны соответствующим образом,
простейшими и одновременно действенными кусачками он перекусил цепочку. Без
всякой брезгливости сунул медальон в рот и помчался к озеру. Бултыхнулся с
разбегу в озерную воду.
Он уже почти добрался до каменного дна, когда его дважды, с
интервалом в секунду, долбануло под лопатку и в ногу. Это было больно. Будто со
всего маху кто-то влепил ломом. А рядом пронеслись, обогнав Карташа, похожие на
тугой белесый жгут струи.
Пули.
Пули, выпущенные из обычного стрелкового оружия, в воде
теряют убойную силу. Было бы не так – всплывал бы уже Алешенька Карташ на
поверхность с пулевыми пробоинами под лопаткой и в ноге. Толщи воды сработали
как бронежилет, смягчили удары. Правда, попади эти вильгельмы телли в голову –
послали бы старлея в форменный нокаут. А нокаут под водой – это совсем не то,
что продлевает жизнь и делает ее веселой и беззаботной.
