Сперва раздался крик, несколько выбивающийся из общего
ровного гула голосов. Поначалу Карташ не соотнес сей вопль со своей скромной на
данный момент персоной, но спустя несколько секунд его вывели из этого
заблуждения. Потому что головы всех присутствующих повернулись в его сторону.
Потому что несколько хватких заезжих парнишек проворно скользнули в его сторону
и сноровисто взяли в кольцо. Кто-то совсем неласково схватил за рукав – Карташ
резко отдернул руку. И вот еще здрасьте – в чьей-то вскидчивой грабке сверкнул
ствол.
Что весь этот цирк подразумевает, Алексей постигнуть был не
в силах – гомонили исключительно по-туркменски. Свою лепту в общий переполох
вносил и Дангатар. Он к чему-то призывал, подняв вверх здоровую руку. Похоже,
призывал выслушать его. И наконец добился своего. Диспозиция не изменилась –
Алексей в кольце ребят самого серьезного облика и самым серьезным образом настроенных,
но наступил некий стоп-кадр. Более никто никаких действий не предпринимал,
слушали Дангатара.
Следя за происходящим, Карташ без труда вычислил главных у
заезжих парней: первый – баскетбольного роста, кадыкастый, славянской
внешности, примерно ровесник Карташа; второй – худой, сгорбленный старик в
халате и чалме, этакий аксакал воровского мира; третий – невысокий и широкий, с
«капустными» ушами, в дорогом костюме и тюбетейке, напоминающий борца-вольника,
давно завязавшего со спортом. Остальные же большого интереса не представляли по
причине своей полной подчиненности этой троице. Это новое знание ровным счетом
ничего не давало Карташу, потому как он не понимал главного: какого хрена эта
пантомима завертелась вокруг него, аки Земля вокруг своей оси. Не понимал, но
просчитать пытался. Тем более, что ничего другого ему пока не оставалось. Стой,
жди, просчитывай.
На сей момент он видел три причины для внезапного интереса к
своей архизнаменитой личности: наркотики, шах и российский след. Наиболее
смахивающей на правду представлялась версия «шах». С наркотиками вроде бы все
было окончательно улажено и никаких рецидивов быть не должно. Его российские
дела вряд ли вызвали бы такое бурное оживление у туркменской воровской элиты. А
вот шах... Карташу про шаха было ровным счетом ничего не известно доподлинно.
Все, что насообщал предводитель кочевников Недж, от начала до конца могло быть
форменной туфтой, а правда такова, что шах в полной замазке с ашхабадскими
ворами, смерть шаха нанесла ощутимый ущерб здешним людям, да и вообще тот же
шах мог быть по совместительству местным аналогом наших воров в законе, а стало
быть, по всем понятиям за его смерть воры должны отомстить. Тогда наши дела не
просто хреновые, а наихреновейшие. А кто замочил шаха, вполне могли установить
за истекшие дни. Достаточно просочиться информации из окружения Неджа... Да тот
же Недж мог слить информацию ворам – дескать, я ни при чем, что ваши! Это
русские его лишили жизни, слушайте же, как они выглядят и как их зовут. Если
так и обстоит, то никакой Дангатар не отмажет…
Карташ почувствовал теплую липкую струйку, ползущую по
спине. И ничего не сделаешь! Бежать? А Таксист, а Маша? И потом, бежать –
значит, признать свою вину. И потом, от таких парнишек не сбежишь. Не-а,
единственный путь – переиграть, навешать лапши, и, как запасной и последний
вариант – выкупить свои жизни за платину...
Пока Карташ топтался на месте и метался мыслью по версиям,
как зверь по клетке, в ситуации произошли кое-какие подвижки. На Алексея трое главныхкосились
уже не враждебно, а заинтересованно. Что-то спрашивали у Дангатара – судя по
интонации, уточняли. Интонации Дангатара тоже изменились. Стали спокойнее.
И вот Карташа подозвали. Он шел, сравнивая себя со школьным
хулиганом, чья участь решалась, пока он маялся в отдалении, и вот его зовут,
чтобы сообщить приговор.
Подошел. Троица – баскетболист, старик в халате и бывший
борец в тюбетейке – уставились на него, как на джинна, который после
двухсотлетнего заточения вылез из бутылки, гадая, чего от него можно ожидать.
Или лучше его не пристукнуть ли на всякий случай, или, может, на что-нибудь да
сгодится.
И все молчали. Молчал, понятно, и Карташ, уж совершенно не
представляющий, что он мог бы сказать в такой ситуации.
Как в подобных случаях часто бывает, в глаза лезли всякие
мелкие детали: «роллекс», выглядывающий у старика из-под рукава халата, золотая
аляповатая печатка на пальце и на соседнем пальце перстень явно старинной
работы с большущим изумрудом, тюбетейка третьего авторитета была вышита золотой
нитью, а евоный костюмчик был настолько ладен, что даже Карташ, не шибко в этих
делах понимающий, мог бы биться об заклад, что изделие пошито у неслабого
кутюрье. Татуировки на пальцах старика.
Наконец молчание прервалось. Заговорил старик в халате:
– Ай, ты, рус, в тяжелий положение ставишь нас. Мы
уважаем Дангатар, мы уважаем его дом. Ты его гость – мы его гости. Но есть наше
слово. Наше слово – наша честь. Наш закон: кто нарушает слово – язык чик.
Иллюстрируя это свое «чик», старик махнул большим пальцем
под нижней губой.
Очень наглядно, премного благодарны. Однако речь старика ни
черта не прояснила. Карташа так и жгло язык выдать: «Хотите, я уйду от вашего
тяжелого положения подальше? Далеко-далеко уйду», – но вряд ли эта реплика
сняла бы напряжение и вызвала шумный, здоровый успех: «Ай, ты шю-утник, пошли
за достархан, плов кушать, твое здоровье чай пить». Но, кажется, от него
все-таки ждали какой-то ответной реплики. Он же ну совсем не представлял о чем
говорить.
Помог Дангатар:
– Они сказали, что узнали тебя. Ты тот, кого они
обещали разыскать и задержать. Обещали своим русским друзьям. Это те, с
которыми ты, как нетрудно догадаться, дружбу вовсе даже не водишь. Спросили
меня, не в моем ли доме находится еще один – длинный, с короткой стрижкой… А я
сказал им, что обещал тебе и Пете-Гаване безопасность.
Дангатар вздохнул. Карташ понял, что кроется за вздохом.
Дангатару пришлось сказать про Таксиста, потому что если б потом выяснилось,
что он соврал, то положение осложнилось бы предельно. Поэтому однополчанин
Грини решил, что выгоднее играть в открытую.
– Я объяснил им, что без вас мне не обойтись, –
продолжал Дангатар, – поэтому вы здесь. Мне нужны спецы вашего с Петром
уровня, а в Туркмении таких не сыщешь. Без вас задуманное общеедело обречено на
провал.
«Он, понятно, Петра вытаскивает. Меня бы он сдал, кто я
ему? – подумал Карташ. – Но, надо отдать должное, вытаскивает изо
всех сил».
Дангатар хотел еще что-то добавить, но опять встрял старик в
халате:
– Мы живем в дружбе с русами. Наш закон: реки не пьют
своей воды, деревья не едят своих плодов. Ваши дела – ваши дела. Но они просил
– мы сказал «да».
Тут в разговор вступил кадыкастый верзила славянской
внешности (последнее обстоятельство, впрочем, не мешало ему до этого лихо
чесать по-туркменски).
– Вот чего мы не хотим знать, так это в чем ваши
запутки с вашей братвой, – сейчас он, разумеется, говорил
по-русски. – Факир завернул про реки и деревья в том смысле, что ты для
нас чужой, а те – свои, типа, коллеги по цеху, и мы обязаныпомочь им, раз
обещали. Обязаны по нашему закону. У нас к тебе лично никаких предъяв. Тем
более, вы гости в доме нашего друга Дангатара. Короче, в его доме вы в
безопасности – это однозначно. Это верно по закону, Факир?
