– А почему бы просто-напросто не предупредить эту роту
охраны о готовящемся покушении? – задал свой вопрос и Гриневский.
– Ничего не даст. Они и так будут работать с полной
отдачей, не сомневайся, – сказал Дангатар. – А Сердар не отменит свое
появление на площади. Он не покажет себя трусом перед родственником саудовского
короля.
– А если предупредить КНБ?
– То, возможно, ты предупредишь как раз врага в аппарате
КНБ, – на сей раз Таксисту ответил Иван.
– Откуда ветер дует, кто стоит за подготовкой
неизвестно? Гурбанберды Саидов? – спросил Дангатар.
– Нет. Неизвестно, – два раза, на каждом слове
щелкнул четками Узбек.
– Саидов или кто-то другой – это оставим на потом, –
сказал Иван. – Нас волнует, чтобы Сердар остался жив и остался править.
Скажи нам сейчас свое окончательное слово.
– Да в общем я уже его сказал, Иван. Я сделаю все, что
смогу. А вы, Петр и Алексей?
«И на хрена спрашивать! – Карташа эта трогательная и
пустая формальщина разозлила. – Будто нам оставлен выбор. Нет, вот щас
возьму и заявлю – а пошли вы все со своими Сердарами-Шмедарами! Покедова,
хлопцы, я порулил, куда глаза глядят. Ага, и вы тут же кинетесь целовать меня
на прощание!»
Сказал же Алексей все-таки другое:
– Можно попробовать.
– Вы уж попробуйте, – Иван провел по ним, по
Карташу и Гриневскому, столь ласковым взглядом, что Алексей невольно представил
себя сидящим на колу и без кожи. – От этого многое зависит...
Глава 16
Ашхабад, мечта моя…
Двадцать восьмое арп-арслана 200* года, 15.22
По всему городу были развешаны зеленые знамена с пятиглавым
орлом и портреты Туркменбаши, некоторые из которых целиком закрывали собой
стены домов. Повсюду встречались транспаранты с лозунгами, разумеется, главным
образом на туркменском, но немало было и на русском: «Двадцать первый век –
Золотой век туркмен», «В единении можно растопить грунт и камни», «Туркменистан
– это заветный очаг, чистый, гордый и святой» и тому подобное. Карташ
догадывался, что это не что иное, как изречения Сердара, светоча туркменских
сердец, опоры нации, справедливого Вождя, обладающего мудростью Пророка,
ниспосланного Богом правителя и всякое, всякое, всякое…
Город, однако, поражал. Карташ не бывал здесь раньше, не мог
сравнить, но сейчас он словно бы попал в фильм-сказку на восточную тематику. В
какого-нибудь «Багдадского вора» или в «Золотое приключение Синдбада». Фонтаны
серебрятся на каждом шагу, полно зелени, полно скамеек для отдыха (причем
Алексей так и не увидел ни одной сломанной или со старательно выцарапанными на
спинке перочинным ножиком: «Мыратберды плюс Гозель =?», «Сердар – чемпион»),
улицы подметены и вымыты. Поистине восточного великолепия вокруг – навалом, как
доставшегося от старины глубокой, так и современного происхождения. Дворцы,
мечети, минареты, особняки, памятники, настоящие восточные базары со всем
присущим им гомоном, многолюдьем, завалами товаров и экзотикой – будь Карташ
туристом с фотоаппаратом на шее, извел бы уже не одну пленку.
Опять же какой-нибудь очкасто-бородатый демократишка
разбурчался бы, что, мол, правящая верхушка жирует за счет бедствующего народа,
пускает пыль в глаза заезжим гостям, а за пределами столицы простые люди горе
мыкают на нищенскую зарплату. И в чем-то был бы прав, но если, черт возьми,
что-то нравится, будь то женщина или город – чего ж не любоваться, зачем
омрачать это удовольствие желчными мыслями. Ведь ежели при взгляде на красивую
женщину думать о голодающих в этот момент африканских детях, то так недолго и
до импотенции себя довести. Если город создает хорошее настроение – нечего его
себе чем-то там портить. К тому же, своих бревен в глазу хватает. У нас хоть и
гуляет по стране названая демократия, но Москва жирует точно так же, наплевав
на всю остальную Россию. Да и красоты Питера, если вспомнить, возвышаются на
крови и костях их строителей. Одних пленных шведов аж двадцать тысяч душ так и
остались лежать под гранитом Петербурга. Но – любуемся же, восторгаемся...
Он и Гриневский находились в Ашхабаде второй день. Второй
день они совершали прогулки по городу, подолгу задерживаясь на площади
Огуз-хана – как выяснилось, Огуз-хан есть национальный герой туркмен и даже
изобретатель какой-то там доисторической письменности, на которой древние
туркмены оставляли послания потомкам. Это, собственно, и было их заданием.
Неизвестно, насколько в действительности Дангатар полагался на их с Гриневским
опыт, знания и чутье. Видимо, не слишком. Но раз уж выдал их за специалистов –
они должны были хотя бы изображать. Стараться для так называемых помощников, к
которым больше подходило наименование конвоиры или вертухаи. Парочка
соглядатаев была приставлена к ним ворами. «Ваши переводчики и
охранники», – так представил их Иван. (Вот кто, кстати, не нужен в
Ашхабаде – это переводчик. В столице русским владели, похоже, все горожане, в
том числе и те, кто родился и вырос в уже независимом Туркменистане.)
От этой парочки, что неотступно топала за ними по городу,
держась на невидимой привязи длиной от десятка до трех десятков метров,
сбежать, думается, было бы несложно. Имейся в этом хоть какой-то смысл, тем
более при тех возможностях, какими располагали воры на своей земле, их бы
разыскали в два счета. И пошли б опосля совсем другие отношения…
О платине наши воры ашхабадских коллег в известность,
понятно, не поставили. Зачем нашим ворам самим вешать себе на шею еще одну
конкурирующую фирму, с которой если не стреляться, то уж делиться придется
точно? Так что платина в любом случае остается для них, Карташа и Гриневского,
сильным, хоть и последним козырем в колоде.
О Маше с ашхабадскими ворами разговора вообще не заходило.
То ли наши воры не известили, то ли ашхабадские посчитали ниже своего
достоинства ловить женщину – бог весть. Ну, а Дангатар, разумеется, никому
ничего про Машу не говорил. Девушка осталась в доме у моря. Так что дочь
Хозяина в безопасности, ее жизни ничто не угрожает. Правда, случись что с
Карташом и Гриневским, куда она денется, куда подастся – абсолютно непонятно.
Снова, как и вчера, они вышли на площадь Огуз-хана. Весь
Ашхабад сегодня был полон гуляющими, и площадь не составляла исключение – по
случаю Праздника праздников в Туркмении был объявлен выходной. Дангатар дал им
задание – осмотреться и присмотреться. Поскольку предполагаемое место
предполагаемого покушения было вроде как известно, следовало к нему
присмотреться. А вдруг. Пока результаты были, прямо скажем, нулевые. Ни
подозрительно трезвых и чистых работяг, увлеченных кабельными работами, ни
подозрительных микроавтобусов с затемненными стеклами, ни тем более бликующей
оптики в окнах выходящих на площадь домов. Пожалуй, можно даже поименовать
результаты закономерно нулевыми. Не следовало предполагать в противнике
излишней глупости и неосторожности.
Впрочем, вряд ли Дангатар и в самом деле ждал от их разведдеятельности
сколь-нибудь серьезных достижений. Думается, он надеялся исключительно на себя.
Сам же фронтовой друг Гриневского пропадал неизвестно где – надо полагать,
собирал информацию по своим каналам. За эти два дня они видели Поджигая только
раз. Вчера вечером он пришел на квартиру в многоэтажном доме на окраине
Ашхабада, в которой воры поселили Карташа и Гриневского и, естественно, двух
«переводчиков». Дангатар ничего не сообщал, выглядел усталым. Фактически он
ограничился тем, что назначил на сегодня встречу в шесть часов вечера, то есть
за час до появления на площади Огуз-хана Туркменбаши в сопровождении
саудовского гостя. Карташ и Гринев-ский должны были встретиться с Дангатаром в
чайхане «Султан Саджар», расположенной рядом с площадью.
