Когда Карташа, облаченного в неприметный костюмчик местного
стража порядка, уже вывели на место перед самой трибуной, «полковник» похлопал
его по плечу и участливо сунул ему в карман пистолетик. Алексей понимающе
усмехнулся: последний штрих к портрету убийцы, последняя, но решающая улика.
Наверняка это была лишь бутафория, пистолет не должен был выстрелить ни при
каких условиях – что бы хитрожопый «полковник» не думал об истинных намерениях
загадочного русского, рисковать жизнью Сердара он права не имел. Поэтому либо
боек спилили, либо патроны подменили, либо еще что, но боеспособность сего
оружия, голову можно дать на отсечение, равна нулю… И на том спасибо, конечно,
но кто из рядовых телашей станет разбираться в подобных тонкостях, когда
поступит команда «взять»?
И сбросить бесполезную дуру не было никакой возможности.
Только засвети ее и – вот оно, покушение, хватай-держи. К тому же Карташ не
знал, поставил ли «товарищ полковник» своих подчиненных, что подпирали сейчас
Карташа плечами, в известность насчет хитрых замыслов с липовым заговором или
что-то наплел. Наплести он мог что угодно – например, про то, что этого
русского субчика к нам отрядили распоряжением сверху, распоряжением, скажем,
тех «человечков», которых собирался впутать в фиктивный заговор. В таком случае
«полковник» настрого приказал своим орлам: дескать, присматривайте за ним во
все свои узкие глазенки, у меня есть подозрения на преступный умысел, а у вас
есть все шансы отличиться.
Когда же Карташа «поймают», то пистолетик со спиленным
бойком, ясное дело, подменят на настоящий. И если Карташа все-таки оставят в
живых, то потом, конечно, выбьют из него чистосердечное признание, раскаяние и
перечисление всех грехов вместе с именами сообщников. Как выбивали признания у
всяких там Бухариных с Зиновьевыми в том, что они шпионили на английскую,
японскую, эстонскую и австралийскую разведки. Увы, Алексей прекрасно осознавал,
что выдержать все методы воздействия он не сможет. Да и кто сможет?!
Конечно, выставлятьКарташа на площадь было вовсе
необязательно. Однако, во-первых, «полковник» не мог сбрасывать со счетов и
следующее: существует один шанс из тысячи, что задержанный его не разводил, а
говорил чистую правду о себе и о покушении, во-вторых же, есть разница –
задержать преступника на глазах у президента или просто сообщить ему об удачно
проведенной операции. Думается, президент не очень-то и доверяет подобным ничем
не подтвержденным докладам.
Вот такие расклады, господа, вот в такую задницу угораздило
влететь, так вашу разэтак! И теперь стой, крути башкой и надейся, что
президента все-таки станут убивать по-настоящему. Но пока что… пока что
почему-то не убивают… Эхе-хе, и где же ты, дружище Дангатар с дружищем
Гриневским? Где вас джинны носят? Стой тут не просто один, а как в том
анекдоте: «Одын, савсэм одын»…
После того, как президент закончил, национальная музыка из
репродукторов, во время исторической речи Туркменбаши звучащая приглушенно,
грянула над площадью на всю катушку. Радостным маршем двинулись демонстранты.
Над головами взлетели флажки и воздушные шарики.
Карташ всегда подозревал, что скорость, с которой гонят
колонны перед трибунами, высчитана специалистами с точностью до тысячных долей.
Так, чтобы люди двигались в несколько убыстренном, непривычном ритме, но и не
бежали, раздражая глаз руководителей и усложняя работу следящемуглазу. И
главное – чтобы любое неправильное движение выламывалосьиз общего ритма, а
стало быть, сразу бросалось в глаза. И службы, задающие скорость этому шествию,
кошке ясно, использовали все секретные наработки некогда общей спецслужбы.
Впервые оказавшись в роли секьюрити, пусть и вынужденно,
Карташ вдруг понял, что контролировать большое скопление людей вполне возможно
и здесь, невзирая на пестрые одежды, яркие краски и громкую музыку. Толпа – как
река, широка и полноводна. Но – однородна по сути своей, как толпа зэков. И
любая инородность сразу привлекает внимание. С зэками, конечно, проще, там –
быстро, быстро, головы опустить, твою мать, разговоры отставить! И если в толпе
вдруг возникает какая-то неправильность, какой-нибудь водоворотик в ровном
течении реки, посторонний звук в монотонном «шурх-шурх-шурх» сотен ног –
значит, что-то идет не так, жди сюрпризов от серой безликой массы заключенных… Но
и этап, и демонстрация чем-то схожи, пусть последняя и отличается пестротой
одежд, яркими красками, оглушительной музыкой…
Здесь пока ничто внимания не привлекало. Да, собственно, и
колонны демонстрантов еще не вышли к трибунам, еще только огибали площадь,
распределяясь по потокам.
И тут возле трибун объявились новые лица. Видимо, по случаю
прохождения колонн укрепляли рубеж обороны. Карташ бросил взгляд в сторону
приближающейся группы… И оторопел.
Среди этих людей был Дангатар. Собственной персоной. Их взгляды
встретились… Лицо фронтового друга Гриневского на мгновение дрогнуло, но он тут
же отвел глаза, придав лицу безучастное выражение. Карташ поступил в точности
так же. Неизвестно, какие мысли и соображения появились у Дангатара по поводу
увиденного, но обнаруживать их знакомство он счел нецелесообразным – значит так
надо.
«Ну да, ну да, воры говорили, что есть у них человек в КНБ.
Выходит, надавили на него, заставили соорудить Дангатару удостоверение и
внедрить его. И, может быть, не его одного. А то, что Дангатар появился именно
здесь, на этом участке – не означает ли сие, что ему стало известно о
готовящемся покушении нечто вполне конкретное и удара следует ждать именно на
этом направлении? Оченно может быть…»
Колонны демонстрантов наконец добрались до трибун. Наиболее
любопытна была крайняя, ближайшая к трибунам колонна. Во-первых, она являлась
самой, так сказать, худосочной, во-вторых, даже колонной-то по сути не
являлась. С интервалом шагов в сто друг от друга двигались несколько не
особливо людных групп, и скорость их шествования заметно уступала скорости
других колонн. Весьма неторопливо они шли.
Вот с трибуной поравнялась первая такая группа. Впереди
выступал высокий, спортивный юноша с табличкой в руках; за ним след в след
семенил старик в простеньком черном костюме, но с таким количеством орденов и
медалей, что издалека они напоминали кольчугу. И даже издалека было видно, как
волнуется дед – лицо его блестело от пота, казалось, он целью своей жизни
поставил не сбиться с шага, не ударить в грязь лицом перед Солнцеликим
Туркменбаши. В руках он судорожно сжимал поднос с водруженной на нем некоей
сверкающей металлической хреновиной. Что это за хреновина, понять было
решительно невозможно, а вот на табличке в грабках высокого парня было написано
по-русски и по-туркменски: «Ахалский велаят» – ага, понятно, сие есть славные
представители велаята, где, собственно, и расположен город Ашхабад. По бокам от
парня держались две девчушки в красных шароварах и узорчатых блузках, слаженно
размахивающие цветными лентами. Карташу вспомнился завораживающий танец крыльев
халата с бритвами, который носил уважаемый старец Ханджар, и он невольно изготовился– вот
оно!.. И тут же заставил взять себя в руки. Нет. Не может быть. Слишком далеко
для точечного удара, а промах для заговорщиков смерти подобен. Да и слишком уж
попахивает это гонконговскими боевиками – очаровательные девушки-убийцы с
лентами-ножами собираются нарезать президента ломтями перед взорами тысяч
горожан… Бред. Карташ едва удержался от того, чтобы вытереть пот со лба: еще не
известно, как воспримут его невинный жест коллеги-охраннички. За парнем с
плакатом, старцем с подносом и девчушками с лентами бежала стайка наряженных в
национальные одежды девочек и мальчиков. Дети остановились точно напротив трибуны
и принялись танцевать народные танцы. Руководители созерцали детское творчество
с улыбками умиления.
