– Да, я говорила, иногда можно, – Валентина хлестала Агды гневными взглядами, – но нужно же все умело делать… На кой черт вот так выставлять?! Немедленно убери, и больше чтоб я не видела!
С этими словами она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из каюты. Агды облегченно вздохнула.
Валентина догнала Луганова-младшего уже у трапа.
– Подождите! – закричала она.
Старший с сухостью механизма повернул к ней голову.
– Что еще? – нахмурил он серые брови.
– Игорь, – обратилась она непосредственно к Луганову и при этом выразительно улыбнулась, – ты забыл…
– Ах да, – скривился Луганов и с высокомерным видом выдернул у одного из своих «конвоиров» руку и сунул ее во внутренний карман пиджака.
Он вытащил бумажник и, открыв его, выудил четыре стодолларовые купюры. Валентина с показной беззаботностью и даже игривостью протянула руку и выхватила деньги, ослепительно улыбнувшись при этом. Ее лицемерная улыбка словно говорила: ничего такого не случилось, все нормально, все будет по-старому. От этой улыбки на душе у Игоря стало тоскливо. Он сунул бумажник на место и снова оказался в руках непроницаемо-серьезных молодцов.
* * *
«Дальнефть» показался на горизонте немного позже оговоренного времени, поэтому «Вэндженсу» пришлось пройти несколько лишних миль до встречи с ним. Танкер уже давно заглушил двигатели, но из-за большой инерции до полной остановки должен был пройти еще не менее мили. Рокотов решил швартоваться до того, как «Дальнефть» окончательно ляжет в дрейф, для этого пришлось сделать вокруг «Дальнефти» большой круг и пристроиться ей в кильватер.
На самом малом ходу торпедный катер пошел наконец параллельным курсом с танкером. Танкер был загружен под завязку, о чем говорила его осадка: легкая волна била в самую верхнюю черту футштока [2 – Футшток – отметки на носу корабля, показывающие осадку.]. При всем при этом его палуба возвышалась над бортом торпедного катера на несколько метров.
– Теперь погранцы не будут экономить топливо, мать иху, – просипел Череватенко, стоявший в рубке рядом с капитаном.
– Ха, – невесело усмехнулся тот, – они эту солярку нам же и сбагрят, а потом будут клянчить у центрального штаба.
– Это все от нищеты, – философски заметил Немец, который руководил швартовкой.
– А откуда нищета, чтоб мне камбалой расплющиться? – произнес боцман. – Из-за того, что воруют.
– Отставить разговоры, – Рокотов внимательно следил, как катер подходит к танкеру.
Швартовая команда, которая включала на этот раз почти всех членов экипажа, за вычетом находящихся в командирской рубке и Назарета, поддерживающего связь со старпомом «Дальнефти», выстроилась по правому борту. Шурик с Лешкой заводили швартовы, а остальные ждали, когда с борта танкера опустится сливной рукав, по которому солярка с танкера будет перекачиваться в топливные баки «Вэндженса».
– Гарри, давай, – сказал в микрофон Рокотов, когда швартовые концы закрепили на кнехтах катера.
Сверху начал спускаться черный рукав, напоминающий тело чешуйчатого извивающегося змея. Он извивался почти как настоящая змея, грозя своим концом зацепить зазевавшегося матроса. Когда конец рукава опустился почти на самую палубу, продолжая сворачиваться и разворачиваться как хвост питона, Мумба изловчился и, прыгнув на него, прижал конец к палубе.
Словно вспомнив своих африканских предков, кровь которых текла в его жилах, он оседлал кишку и удерживал ее, пока ему на помощь не подоспели другие члены команды. Конец продолжал спускаться на палубу, и его потащили в люк предпоследнего отсека, где находились топливные баки.
Когда Року передали по внутренней связи, что все готово, он снова поднес ко рту микрофон рации.
– Включай насосы, Гарри.
– Включаю.
Черная змея, соединявшая танкер и катер, принялась изгибаться, будто была живой. Казалось, что под рифленой оболочкой рукава раздвигаются гигантские легкие сказочного змея. Через полчаса все емкости «Вэндженса» были заполнены до отказа. Рок сообщил об этом старпому танкера, и змей умер, продолжая колебаться только в такт волнению моря.
Команда танкера принялась общими усилиями затаскивать кишку на борт. Как только конец рукава исчез за фальшбортом «Дальнефти», с борта танкера на палубу катера опустился линек со свинцовым грузом на конце.
– Сергей, – услышал Рок голос Гарри, – с вас девять тысяч.
– Ничего себе, – прокомментировал боцман, услышав это сообщение, – может, ну их к дьяволу, Рок? – лукаво посмотрел он на капитана. – Отваливаем и ветер нам в спину.
– Ты чего, Червь?! – Рок зыркнул на боцмана. – Я же с Листом договорился.
– Да это я так, – боцман пожал плечами, – решай сам.
– Вот я и решаю, – сказал Рок, закашлявшись, – иди, отсчитай «капусту».
Деньги завернули в пластиковый пакет, который привязали к опущенному с танкера линьку, и, шурша на ветру, он стал быстро подниматься на борт «Дальнефти».
Рок выдержал некоторую паузу, чтобы дать возможность наверху пересчитать деньги, и проговорил в микрофон:
– Ну что, Гарри, все в порядке?
– О’кей, Рокотов, – облегченно ответил старпом, – с тобой приятно работать. Будет еще нужда – обращайся.
– Семь футов под килем, – отозвался Рок и, отключив рацию, добавил: – Парень неплохо заработал.
– Все равно, Рок, – заметил боцман, – не хотел бы я служить на танкере. Представляешь, какая тоска?
– Представляю.
Глава 20
В кают-компании царило радостное оживление. Несмотря на то что ром по-прежнему, выражаясь словами боцмана, кис в трюме, захваченный в сражении трофей, а именно – больше тридцати тысяч долларов, послужил причиной веселого возлияния. И хотя почти треть денег ушла на солярку, моряки не испытывали особого разочарования. Только Лешка высказался в том смысле, что за такие деньги можно было бы купить себе квартирку на материке. Ему возразил нестройный хор голосов, и вскоре разговор вошел в свое обычное русло: о бабах, прошлых походах в далекие страны и о крепкой моряцкой дружбе. Рок выпил полстакана рома и удалился в свою каюту. С командой он провел не больше двадцати минут, да и в течение этого времени не выказывал особой радости. Череватенко спросил, почему у него такое мрачное настроение, на что Рок небрежно усмехнулся и пожал плечами.
И теперь Рок лежал, не сняв обуви, на люле и тоскливо смотрел в подволок. Он был измотан скорее морально, чем физически, его одолевали грустные воспоминания о прошлом. К ним примешивались угрызения совести и досада от того, что его подставили. И хотя он, как мог, поправил положение, и нынче команда, повинуясь коллективному духу, забыла на время об огорчениях и праздновала победу, у него на душе скребли кошки. Он закрыл глаза и снова увидел бледное лицо своей сестры с синеватыми кругами под глазами. Приподнял веки, но лицо не исчезло, оно висело в воздухе, сияя отраженным от лампы светом.
