Карташ пожал плечами.
– Насколько я понимаю, на такую почётную должность –
пахан зоны – у них назначают. А дисциплинка у них почище нашей будет.
– Это верно, – поддержал его прапорщик Алексеев,
обстоятельно, как какой-нибудь мастеровой из советских фильмов про пролетариат
и революционеров, отряхивая буденовские усы от пивной пены. – Раньше, чем
его к нам доставили, пришла малява, что пахан едет, мне один «казачок»
стуканул. Значит, всё было решено, договорено и согласовано. А кому
паханствовать в наших краях, это у них определяет шантарский сход, я вам точно
говорю. Ну а уж сделать так, чтобы пахана отправили на нужную зону, это пустяк,
о котором даже говорить смешно. И кто ж попрёт против решения схода, какой
такой самоубийца? Значит, примут нового без шума и пыли, никаких усиленных
дежурств нам не грозит. Вот, помню, в семидесятых…
– Да погоди ты со своими байками, – перебил его
краснолицый капитан Петрович – из той категории российского офицерства, которая
зовётся «вечный капитан». – Во, бля, как у тебя всё гладко. Разве всегда
так проходило? А прежний пахан, Баркас этот? Он что, сам слезет? Да никогда. А
двух царей на троне не бывает! Неет, товарищи офицеры, яйцами чувствую, быть
большой буче. Чё, сам не чуешь – назревает чёто. Ох, бля, назревает… Видал, как
зыркают? Только отвернись, пику в печень получишь – и никто не узнает, где
могилка твоя… – И Петрович горестно обмакнул губы в пивную пену.
– А что это за Пугач, чем известен? И по какой статье
загреметь умудрился? – спросил молодой прапорщик Богомазов, на миг
отвлекшись от ритуального процесса смешивания русского народного коктейля
«ёрш».
Ответа Карташ не дождался. Он направился к стойке за своим
пивом, до которого, вот счастье, дошла наконец очередь.
– Здоровки будь, командир… – раздался за спиной
голос. Щурясь от беломорного дыма, на Алексея смотрел Егор Дорофеев.
Карташ догадался, что тот специально выскочил из малого зала
– дабы перехватить его у стойки.
– Здорово, – он отставил кружки на залитый пивом
поднос. – Ну и как оно?
По азартно горящим глазам, по возбуждённо-испуганному виду
Карташ понял, что Егору не терпится поделиться информацией. Неужели
действительно нашёл?..
– Для тебя есть кое-что. Это я скажу… ого-го, –
Дорофеев интригующе подмигнул. И добавил, понизив голос:
– Пойдём, прогуляемся до ямы…
Карташ кивнул, хлебнул пивка на дорожку, отставил кружки на
край стойки, и тут Егор, видимо, не в силах удержать в себе информацию,
чесавшую язык, прошептал:
– Я был там…
– Пойдём, пойдём, – поторопил Карташ.
– Гляди, прокиснет, – кинула ему вдогон Любка.
Они вышли на крыльцо. Июльские сумерки были уже на подходе,
вот-вот и окончательно стемнеет, сейчас вся округа плавала в сплошь фиолетовых
тонах – этакие кратковременные переходные колоры любят подкарауливать,
специально выбираясь с мольбертами на плэнер, художники-пейзажисты. Тут же
накинулись голодные таёжные комары, которые, по крылатому выражению прапорщика
Ломакина, запросто могут унести в зубах кусок сахара со стола и которые, по
ощущениям самого Карташа, того же пейзажиста вмиг растерзают на кровавые
лохмотья – мажься репеллентом не мажься.
К яме, сиречь к местному писсуару, служившему также и
компостной кучей, они сворачивать не стали. Туалет, типа сортир, тоже имелся,
но нужник служил женским туалетом, а при той простоте нравов, что имела место
быть в Парме, мужикам даже в голову не приходило усложнять себе процедуру. Они
просто обошли кафе и устроились с обратной стороны, на бревне-завалинке.
– Я был там, – повторил Егор. – В Шаманкиной
мари…
– Рассказывай, – подбодрил Карташ.
И почувствовал знакомый азарт: чутьё в который раз не
подвело его. По крохам собираемые сведения, видимые свежим глазом несуразности
вокруг Пармы, случайно обронённые словечки, местные байки и сказки – и вот
головоломка постепенно выстраивается, выстраивается, мать её…
– Ну это… Вышел к болоту. А болото, прикинь, колючкой
огорожено, что твой зоопарк. Болото – колючкой, а?! Ну-у, я тебе скажу, её там
наворочено. Три ряда, в высоту метра полтора. Типа как на линии этого, который
финн, Манеберга, всё так же было опутано…
– Маннергейма. Ну? Что дальше?
– Один чёрт, всё равно жиды и тот, и этот… Дальше
думаю, как быть. С дерева на дерево перемахнуть, как белка, или сухостоя
навалить побольше и перебраться по нему, как по мосткам? Как-то не в любовь, в
топи-то рыло совать. Да и боязно, а вдруг звоночки электронные какие пойдут.
Лучше уж вовсе не соваться. Ну-ка, думаю, пройдусь вдоль, погляжу, что и как. И
в натуре. Прошёл я где-то с километр и вижу там дерево упамши. Здоровенную
сосну, видать, ветром завалило, и аккурат на колючку, она и придавила эту
заразу, переходи по ней туда, как по асфальту. Самому боязно, все рассказки про
эти места всплыли, как говно в проруби…
Показалось это Карташу или нет, будто легко хрустнул сучок
под чьей-то ногой? Он резко поднял руку, делая Егору знак замолчать.
Прислушался… Нет, кроме глухого шума, доносившегося из пармского салуна, да
обычных поселковых звуков вроде далёкого собачьего лая, чьей-то пьяной песни и
стука топора ничего не слышно. Ну да Дорофеев и сам охотник, лучше его,
московского залётного гостя, должен слышать в ночи, а раз молчит, значит, в
самом деле показалось…
– Ты потише, Егор, – на всякий случай предупредил
Карташ.
– Да я ж вроде и не громко… Ну так вот, ты слушай
дальше. Значит, пробрался туды, к болоту то есть. Полторы суток по ним,
окаянным, петлял, пока вышел к кряжу. Чуть не потоп. А уж дальше по кряжу до
самого до острова. Ночью шёл, днём отлёживался, чтоб не засекли. Ну, и дополз.
Остров как остров, но тоже колючкой опутан, что твоя не скажу что. А если б не
колючка, то ничего примечательного, тайга и тайга, всё то же самое как снаружи,
так и вовнутрях. Звериных следов разве только меньше. А птиц как и везде,
этим-то что не летаться…
– Ты давай-ка без лирики, птица-сокол…
– А если без неё, то выбрал направление и пошёл вдоль
этой, второй колючки, ночью опять же. Через неё перелезать не стал, опять же –
сам говорил, может, секретики какие установлены. Понятно, сторожко шёл. Чтоб на
сучок какой сучий не наступить, веткой не колыхнуть, сам понимаешь… А тихо
вокруг – ни звука, ни огонька. Этак с час, короче, гулял. Опять же тайга и
тайга, ни хрена интересного. Почитай, весь остров по этому, как его, по
перлиметру обошёл. Потом гляжу – ручеёк, это под утро уже. Вшивенькая такая
речонка лесная, метров пять шириной, в болото втекает, кустики по берегам,
плёсы. Но местами берега попадаются высокие, и скал до дури. И вот, – он
понизил голос до триллерного шёпота, – вижу откос, который река подмыла,
откос поехал, вниз попёр. Причём не только край. А знаешь, как бывает, где
почва не шибко твёрдая и больших деревьев немного? Там может сверзиться и
хренова туча метров. Вот что тут и получилось. Причём, по всему видно, берег
поехал не так давно. Что я, думаешь, там увидел?
