И получил насквозь ожидаемый ответ:
– Вот уж чего не знаю, начальник, того не знаю. Не я
ховал.
В принципе, всё правильно: Лупень и на самом деле мог не
знать, где блатные спрятали водку, благо от отсутствия смекалки уголовнички
никогда не страдали… а мог и слукавить. Тоже правильно: если паханы пронюхают,
что он растрезвонил насчёт захоронки, то перо словит стопудово…
– Погоди-ка, – вдруг сообразил Алексей, – ты
что сказал? Примирение? Пугач идёт на мировую с Баркасом?!
– Как сказал, так и есть. – «Тук, тук», –
ритмично стучал длинный нож по доске, кромсая хлеб. – Сам Пугач и объявил.
Дескать, дряхлый я уже стал, етить меня в дрын, пора молодым дорогу уступать…
Вот ты, мол, Баркасушка, и повластвуй.
Алексей озадаченно почесал затылок. Чтобы угловой из
раньших, настоящих воров – и вдруг сам, по собственной воле, уступил место
какому-то «некоронованному» по всем правилам юнцу-беспредельщику? Ерунда. Так
не бывает. Или в самом деле Пугач постарел?.. Тогда какого ж хрена он припёрся
на зону?
Загадки, что называется, косяками…
Он залез в потайной кармашек, вытащил находку, развернул.
– Это что такое, знаешь?
Лупень глянул одним глазом. Сказал бесстрастно:
– Что, что… Карта полётная.
– Какая карта?..
– Полётная – «какая», етить её дрыном. Для лётчиков.
Которые, то есть, самолёты водят. Ну, понятно, не «боинги», атак, спортивные
какие-нибудь «кукурузники». Или вертолёты. Типа, ежели радио гикнется,
автопилот ласты склеит, так летуны по такой карте до дома доползут, етить их…
Час от часу нелегче. Полётная карта – в зоне?
Какого, спрашивается, рожна? Побег готовят?!
В голове возникла потрясающая в своей бредовости картинка:
над лагерем зависает «Ми-8», и заключённые один за другим, безмолвной цепочкой
забираются по верёвочной лестнице внутрь. Причём ночью. Причём всё происходит
совершенно бесшумно, потому как на сопла установлены глушители, а лопасти
обмотаны тряпицами, дабы не молотили по воздуху…
– А ты откуда знаешь, что полётная? – недоуменно
спросил он, разглядывая карту и так, и эдак. – Ты ж, вроде, на земле
служил…
– Дык дружок у меня был, Ильюшка Кучин. Мы с ним два
года кирзу под Нижневартовском топтали, ты ж в курсах. Хоть и в разных частях.
Он мне брата роднее стал, потому как от верного звездеца спас, когда князь с
зоны драпанул с уголками – они ж, суки, меня заложником прихватили…
Лупень отложил нож, достал пачку «беломора», похлопал себя
по карманам в поисках спичек, не торопясь и немного рисуясь, принялся
раскуривать. Видно было, что он рад отвлечься и поговорить.
– А Ильюшка, земеля, как раз на «вертушке» служил. Он
«вертушку» – то и поднял, догнал. Ну, одного урку сразу шлёпнули, намекнули
князю, что разговор пойдёт серьёзный, а потом старлей наш, вот как ты, только
мудак мудаком, он возьми да и распорядись в матюгальник: мол, отпускайте,
лидеры, заложников, бросайте захваченное оружие – и строиться! И чтоб руки в
гору, а на мордах чистосердечное раскаяние. А князь – ни хрена! Матёрый
волчина, кулачище с помойное ведро. Он что с зоны драпанул-то, а? Ему ж вышак
светил, он у себя в бараке хмыря одного борзого примочил, из деловых, а у хмыря
родня вона где, – заскорузлый Лупенев палец ткнул вверх, – такую вонь
подняла, у прокурора ажио в ноздрях защипало. Ну, а князю на тот свет
торопиться не резон, он и дал дёру. Да ещё три «калаша» у нас, салабонов,
отнял…
Лупень раскурил-таки «беломорину» и продолжал неторопливо,
на Карташа уже не обращая ровным счётом никакого внимания. Будто сам с собой
разговаривал:
– Дождался наш литеха очереди прямо по машине, обгадился
слегка по мудильству-то по своему и командует: «Огонь на поражение!» А Кучин
ему: «Да вы что, товарищ старший лейтенант, с дров упали?! Там же наших трое,
вон, Лупнев, мой земляк-корефан, им сам князь прикрывается! Западло стрелять,
разрешите десантироваться и взять на себя переговоры!» А старшой ему:
«Говна-пирога, а не переговоры! Отставить звездёж! Ефрейтор Семенцов,
выполняйте боевую задачу!» Тут ефрейтор Семенцов поворачивается к своему
пулемёту, да чего-то у него там не ладится, то ли патрон перекосодрючило, то ли
гашетку заклинило, а отделение глядит на такое чмушество и ни мычит, ни
телится. А с земли – прицельно одиночными, два прямых попадания, самому
товарищу старшему лейтенанту бочок оцарапало. Тут он вконец расстраивается и
прикладывает подмётку к попе ефрейтора Семенцова, и ефрейтор Семенцов целуется
с любимым пулемётом – да так крепко, что два зуба вдрызг. И тогда мой земеля,
даром что полгодика всего до дембеля, бросает управление к известной маме,
разворачивается и – хрясь лейтенанту в торец! Ну, непосредственное начальство
впиливается ентим торцом в переборку, солдаты, етить их дрыном, шалеют от такой
борзоты и лапают свои «калаши», зэки лупят по «вертушке», отделение орёт,
Ильюша Кучин рвётся добить падлу литеху, штурман хватается за рукоять, вертолёт
чуть рылом в вечную мерзлоту не хрястается… Короче, не боевая операция, а
выступление воздушных акробатов по многочисленным заявкам трудящихся масс…
Лупень выдержал долгую паузу, как прямо-таки заправский
рассказчик. Выдохнул сизый дымок. Стряхнул хлебные крошки с халата. Карташ
помалкивал – ну, хочется Лупню поговорить, задолбало хлеборезкой махать, так
отчего ж поговорить не дать?..
– Короче, вырубил Ильюша товарища старшего лейтенанта,
сам «Макаровым» загнал солдафонов в хвост и «вертушку» посадил в версте от
зэков. Опосля чего, куртень скинув, с двумя надёжными дембелями пошёл к князю и
говорит: вы нам – заложников, мы вам – всю жратву и личное оружие, что у нас
есть. А ещё – обмундирование, окромя, конечно, исподнего. Зэки потребовали ещё
и «вертуху», Кучин им соврал, что пилота ранило, мол, потому и сели. Князь,
ясное дело, не поверил. И что ты думаешь? Привёл Кучин одного лба к «вертухе»,
а там лежит лейтенант в отрубе и кровавых бинтах, в элтэошке на меху да в белом
шлемаке. А на Кучине – пэша с офицерскими погонами, а солдатики, сучары, сидят
по кустам и тихо млеют: это ж надо, какой-то летун, даром что срочник, ими
командует! Но не рыпаются, потому как уже самим интересно, что из всего этого
вылупится.
И хлеборез снова примолк.
– И что же, – подтолкнул Алексей процесс, –
из этого вылупилось?
– А всё путём, – криво усмехнулся Лупень. –
Деваться князю было некуда, лучше, как говорится, синица в руке, чем «вертуха»
в небе. Отдали ему за нас, трех бритых салабонов, все стволы, окромя двух
«Макаровых» и станкача, отдали сухпаи и форму, позволили отойти вёрст на пять…
а потом Кучин со штурманом подняли «вертуху», загнали урок на голую болотину, и
ефрейтор Семенцов с дембелями, в одних трусах и майках, за милую душу
перешлепали сверху всю кодлу. За что поимели десятидневный отпуск. А мудиле
старлею дали четвёртую звезду и перевели его служить в дыру такую грёбаную, где
скорей не зэки от тебя, а ты от них убегишь, ежели не захочешь дожидаться, пока
заловят и опустят…
