То ли коротко стриженная чертовка была умнее и хитрее. И у
Карташа всё чаще появлялась назойливая мысль первый ход сделать самому.
Наплевав на угрозу папашки.
Поэтому он дальновидно всё же захватил с собой остатки
«Колчака» (спасибо археологу, ничего приличного в Парме он раздобыть всё равно
бы не смог, хоть ты застрелись) – можно же выпить по чуть-чуть за знакомство?
Папа не обидится. Ну вот, значит, планировалось выпить по чуть-чуть в
комнатёнке у Кузьминичны, специально прибранной и вылизанной для такого
случая, – а там уж как повернётся… Поездка обратно в лагерь с целью
захватить папу после работы и посещение клуба в его планы никак не входили, ну
раз уж мы здесь… так что же, прикажете коньяк пить прямо у рояля? Нет, в этом
определённо есть элемент этакого лихого гусарства, но…
Но Алексей к своему ужасу понял, что совершенно не знает,
как себя вести с этой девчонкой. Будто пятиклассник на свиданке, право слово.
– Так что у вас там? – вдруг сказала она,
поворачиваясь.
– В смысле?
– Самогон? Водка? Портвейн «три семёрки»? Я же вижу,
как вы мнётесь, да и в сумке отчётливо звякало всю дорогу. Не ломайтесь,
ей-богу, что вы как ребёнок…
Чувствуя себя дурак дураком, он молча поднялся к ней на
сцену, поставил на рояль коньяк, припасённые бокальчики, позаимствованные у
Кузьминичны, нехитрую закуску.
– Ого, – сказала она с оттенком уважения. –
«Колчак», я в восхищении. А я, грешным делом, уж подумала, что в этих местах
самым благородным напитком полагается первач на зверобое…
– Обижаете, сударыня, – браво щёлкнул каблуками
Алексей: кажется, ему удалось найти нужный тон, – у нас хоть и провинция,
но и мы кое-что могём… За знакомство?
– И на брудершафт, – она посмотрела ему прямо в
глаза…
…Её губы пахли коньяком и лимоном…
И тут он понял, что земля ушла из-под ног и он уже себя не
контролирует.
– Тише, тише, господин офицер, я девушка поря… ох…
Он не отвечал, не мог, сдирая с неё проклятую ветровку,
путаясь в застёжках, кобура зацепилась за что-то, долой её, поднял Машу,
посадил на рояль – недоуменно брякнули клавиши, она коротко застонала,
коснувшись нагой кожей холодной полировки, но он не слышал, он ничего не слышал
и не видел, весь мир провалился к хренам свинячьим – были только они, только
два тела, матово отсвечивающие в угасающем зареве заката, рвущиеся навстречу
друг другу сквозь одежды, стремящиеся слиться, поглотить друг друга… Алексей
вошёл в неё одним ударом, она закусила губу, сдерживая крик, опёрлась о
клавиатуру, и рояль ответил победным воплем. Их движения рождали музыку,
яростную, напористую, музыку любви – не той любви, которая не вздохи на
скамейке, но любви первозданной, слепой и поглощающей, для которой нет морали,
этики и законов…
Он и сам не заметил, как всё окончилось, просто произошёл
беззвучный взрыв, который и вытолкнул его из сладкого омута, из
головокружительной бездны, задыхающегося от наслаждения, с бешено колотящимся
сердцем… вытолкнул обратно, на сцену обшарпанного солдатского клуба, рядом с
огороженным колючкой лагерем.
– Маша… – сказал он, но она положила пальчик на
его губы и жарко прошептала:
– Тс-с, господин гусар, ни слова. Не нарушайте
романтику момента.
Солнце наконец-таки соизволило опуститься за лес, краски дня
посерели, уступая место серости сумерек.
– Поверишь ли, с детства мечтала, чтобы меня на рояле
полюбили… Я кажусь тебе развратной?
– Очень. Но, знаешь ли, это и притягивает…
Чувствуя, что силы его ещё не иссякли, какое там – напротив,
силёнки рвались наружу неудержимо, как вода в промоину плотины, – не в
состоянии сдерживаться, Алексей скользнул губами по её груди, к животу, ниже,
ниже…
«Па-ашел охмурёж…» – мелькнуло где-то на излёте сознания.
– Изголодались вы по женской ласке, господин гусар, как
я погляжу… – выдохнула она и откинулась назад, насколько это возможно,
чтобы ему было удобнее, а он уже снова тонул, захлёбывался в волнах
наслаждения…
Оглушительный, свистящий взрыв! И этот на сей раз не имел никакого
отношения к восторгам плоти. Яркая вспышка на миг разогнала сумрак, со звоном
лопнули стёкла в окнах, осколки прошили актовый зал навылет – хорошо хоть,
сцена находилась в слепой зоне, лишь один касательно ширкнул Алексея по щеке.
Кажется, Маша кричала.
Кажется, кричали и снаружи.
Даже, кажется, стреляли.
Впоследствии Алексей так и не смог вспомнить, что же
происходило в следующие несколько минут. В себя он пришёл уже снаружи – уже
одетый и застёгнутый, неизменный «макарка» с уже снятым предохранителем и уже
досланным патроном сжат в правой руке, левой он, чутко направляя Машу, цепко
держит девчонку за локоть – тоже уже почему-то одетую, но как, когда успела –
не сейчас, потом, потом!..
Они выкатились из дверей клуба наружу, Карташ толкнул
дочурку влево, под защиту бетонного козырька над пищеблоком. Автоматная
трескотня, заполошные крики со стороны зоны!
Сам метнулся к углу строения, выглянул…
Что-то в панораме жилой зоны зэков, огороженной высоким
забором с накрученной поверху колючкой, было не так. Чего-то не хватало.
И как только он, наконец, осознал невозможное, невероятное –
ближайшая к клубу вышка с автоматчиком пропала, исчезла, вместо неё теперь в
небо медленно поднимались чёрные жирные клубы дыма – именно в этот момент
рвануло вторично.
Где-то у основания второй из четырех вышек вокруг лагеря
вспух белый шар, секундно превратив вечер в солнечный день, приподнял вышку
метров на восемь над землёй – и шваркнул её об колючку, разламывая на
составляющие. Доски вспыхнули, как спички, и Алексей, прежде чем отпрянуть,
увидел, как из-под двускатного навеса вышки вывалился объятый ярко-жёлтым,
неестественным пламенем охранник, молча рухнул на колючку, повис, зацепившись,
раза два дёрнулся и затих, коптя…
«Твою мать, это пластид! – как эхо взрыва ударило в голову. –
Откуда там пластид?!»
Думать было некогда. Мимо, путаясь в недонадетых сапогах и
незастёгнутых штанах в сторону КПП пронеслась рота безоружной зелёной солдатни
под управлением хрипло вопящего команды, подгоняющего отстающих Богомазова.
Правильно, если заключённые пойдут на рывок, прорываться им
сподручнее через КПП… У Богомазова была такая рожа, будто на зону приземлилась
летающая тарелка с изображением американского флага на борту – в иное время
рожа эта выглядела бы смешной, но не сейчас. И Алексей искренне подозревал, что
у него самого рожа не лучше. А вы как думаете?! Бунт, нет, не бунт, настоящий
прорыв, побег из зоны, долгие годы считающейся самой тихой и спокойной во всей
Шантарской губернии!..
– Лёша!!!
