Единственное, что меня может спасти – Глобус, этот козёл,
который наверняка и грохнул антиквара. Если менты проникнутся моими рассказами
и доводами, если ментам известен Глобус и они, допустим, его возьмут, то,
глядишь, чего и найдут у него из краденых вещей. Но…
Но, может, тот же Глобус всего лишь выиграл перстень в карты
или отобрал его у ещё более мелкого гопника. Или давно распродал остальные
вещи, оставив себе на память только перстень.
И ничего тогда его не свяжет с преступлением на Тухачевского
– в отличие от меня, которого связывает целый букет улик. И ещё…
Узнав о задержании подозреваемого по антиквару… – а он,
скорее всего, узнает не из прессы, так по своим каналам, – Глобус
дотумкает про перстень, вспомнит таксиста и, поспешит избавиться от остальных
вещей.
А про Пугача так и вовсе нет смысла говорить.
Да и не захотят менты связываться с авторитетом, когда у них
уже есть убийца. На руках у следствия уже готовое для суда дела. Охота им его
разваливать? Ясно, нет.
С другой стороны: что получится? Получится, я сдал Пугача,
видимо, весьма влиятельного человека в том мире, и одного из его подручных. И
это мне аукнется уже в камере СИЗО, а её мне, чего уж там тешить себя
иллюзиями, всяко не избежать. Под подписку о невыезде никто меня не выпустит.
Значит, я окажусь между молотом и наковальней, в состоянии войны
на два фронта.
Но не признаваться же мне в убийстве, которого не совершал?
Не признаваться. Значит, надо найти объяснение каждому из фактов. Итак…
Перстень я нашёл. В салоне своей машины, вернувшись в
таксопарк. Обронил кто-то из пассажиров, кого возил за смену. Я подобрал,
присвоил, захотел продать, немного разжиться деньгами.
Кровь на заднем сиденье? Да, помнится, вёз пассажира с
забинтованной рукой, бинт был весь в крови, вероятно, с него и натекло. Группа
крови совпадает, эка невидаль. Чехол? Да, заметил кровь, решил не пугать
пассажиров и выкинул его…
Врёшь, бля, ещё поборемся!»
– Вы, конечно, думайте, – напомнил о себе
следак. – А чтоб лучше думалось, я вот что вам подскажу. Явку с повинной,
конечно, оформлять поздно, но зато вы можете написать чистосердечное признание.
Потом на суде искренне раскаятесь в содеянном, упирая на то, что действовали не
с заранее обдуманными, а в состоянии аффекта. Сошлётесь на безденежье, на
семейные неурядицы. Вы же в армии служили. Может быть, когда-нибудь были ранены
или контужены? Это хорошо обыгрывается. Дескать, иногда случаются приступы,
мозг словно заволакивает пеленой. И получите по низшей планке. А иначе и
пожизненное можно схватить. Вам это надо? Так что давайте сотрудничать,
уважаемый Пётр Григорьевич…
…Сознание человека способно на всякие фокусы.
Раньше Пётр с недоверием относился к рассказу своего дядьки
про то, как тот в армию уезжал.
А уезжал дядька весьма даже интересным образом.
– Он служил срочную в шестидесятых. Сперва всё шло, как
обычно: призвался, дождался на призывном пункте своего покупателя, был посажен
вместе с такими же обритыми наголо юнцами в обыкновенный пассажирский поезд.
Разумеется, как сели, так и начали прощаться с вольной жизнью.
Дядька до этого не пил и не курил совсем, даже не пробовал
никогда, ни капли, ни затяжки. Ну не отставать же от бравых сверстников, надо ж
показать, что и ты тоже взрослый. Сначала опустошил поднесённый стакан
портвейна, потом – беленькой, потом в дело вступил самогон, под конец дошло до
одеколона, который, разбавленный водой, выглядел в стакане как молоко. Дядька
храбро выпил и эту отраву. И ещё он таскался в тамбур дымить на равных с
будущими защитниками родины. И вот когда дядька и так плохо уже соображал что к
чему и где он, собственно, находится, в тамбуре ему предложили анашу. А он даже
и не знал, что это такое, дело-то происходило в наивные шестидесятые. Ну и
пыхнул дядька во все свои молодые, сильные лёгкие…
Очухался он через месяц. Очухавшись, обнаружил себя в
казарме, на полу, с расквашенным носом, а над собой увидел перекошенную
физиономию сержанта. Это была уже казарма той части, в которой предстояло
тянуть срочную лямку. То есть за спиной потерялся прожитый в карантине месяц.
Весь курс молодого бойца, прожитый в сомнамбулическом состоянии. Дядька бегал
кроссы, назначался в наряды, учил устав, принимал присягу, ходил на стрельбище,
занимался строевой на плацу, разговаривал с кем-то о чём-то, его принимали за
нормального – он же ничего из этого вспомнить не мог.
Теперь Пётр верил дядьке на все сто. Дядькина история
повторилась почти в точности теперь уже с ним. Прошёл месяц – и словно не было
месяца. Что-то припоминалось лишь отдельными фрагментами.
Более-менее отчётливо запечатлелось явление нового адвоката.
Выходит, был и старый, которого заменили, но он стёрся из памяти полностью.
Новый адвокат начал со странной на первый взгляд фразы.
– Вы сделали всё правильно. Ваш выбор оценили. Вам
просто не повезло, тот, кто стал причиной вашего невезения наказан, но
последствия его ошибки не так легко исправить. Я думаю, вы понимаете, кто
оплачивает мои услуги? Так вот что касается моих услуг. К сожалению, полного
оправдания обещать не могу. Наша беда в том, что дело вышло довольно громкое.
Если бы в качестве жертвы проходила менее заметная в городе персона… Так что уж
теперь! А тут ещё проклятая ежегодная ведомственная отчётность. Высокие
милицейские чины с разных трибун отрапортовали, что нашумевшее дело
Казарновского раскрыто, украденные ценности, составляющие достояние республики,
частично возвращены, ведётся следствие. Мол, обвинения, что органы плохо
работают, беспочвенны и несостоятельны. К сожалению, нам не дадут вывести вас
вчистую, это обернётся для людей в мундирах форменным позором. Но убийцу из вас
мы сделать не дадим, это уж увольте. Прямых улик нет, а с косвенными мы
управимся. Самое большее, на что они могут рассчитывать, – соучастие. А
там уж приложим ваши положительные характеристики отовсюду, незапятнанную
биографию, раскаянье. Ну думаю, в самом крайнем случае года два. Попробуем
добиться условного. Эх, нам бы под амнистию попасть, но это уже чистой воды
везение. Но я также уполномочен сказать, что даже при самом неблагоприятном
развитии – вы понимаете о чём я? – вам помогут и там. Ладно, не будем о
худшем, давайте мы с вами выработаем вашу новую линию защиты…
И всё. И снова провал в памяти. Словно ластиком кто стирал.
А окончательно Пётр пришёл в себя, как в своё время дядька
от сержантского кулака, от приговора, зачитанного судьёй. Пять лет лишения
свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. И что странно – он не
испытывал никаких эмоций. Будто давно знал, что это неизбежно…
* * *
– Всё, – Гриневский выдохся. – Честно, всё…
Потом Пугач появился на зоне, узнал меня. Подозвал,
накормил-напоил, сказал, что добро помнит и за мои страдания, за ментовскую
несправедливость готов расплатиться. Вот и предложил уйти с ним в соскок… Я
что, должен был отказать – Пугачу?