– Молодец, быстро оклемался, – откликнулся
другой. – А то бы такой сеанс пропустил…
Тошнота отступила, и Карташ снова открыл глаза.
Костёр полыхал ярко, освещая всю поляну вплоть до ручья.
Возле огня сидел на корточках человек в серой зэковской телогрейке и
подбрасывал в пламя валежник.
Гостей, считая кострового, было четверо. Не так много, как
показалось. И всех их Карташ знал – всех в лицо, а одного даже по имени. Зэки
из лагеря, которые после прорыва почему-то рванули не к посёлку и не в сторону
железной дороги, а в самую что ни на есть глубь тайги.
Почему-то? А не о них ли говорил Таксист?
Карташ приметил у них два автомата. Один «Калашников»
валялся на земле подле мужика лет сорока-пятидесяти, раскинувшегося в
излюбленной древнеримской позе – полулёжа, на бушлате Карташа и ватнике
Гриневского.
Второй автомат покоился на коленях крепенького рыжеволосого
парня, Парень был ближе всех к Карташу, покуривал на пеньке, щурясь от дыма.
«И ещё у кого-то прихоронен мой „макарка“, –
отстраненно вспомнил Алексей. – Может быть, у кострового, а может, и у
того, что крутится возле Маши. Самого, похоже, дёрганого из всех». Тот,
которого Карташ окрестил про себя дёрганым, вырядился в солдатскую шинель с
выдранными с корнем погонами и петлицами.
Маша лежала невдалеке от костра. Связанная по рукам и ногам.
Щека расцарапана, волосы растрёпаны, кроссовки и джинсы до щиколоток мокрые.
Гриневский находился тут же, ближе к ручью, лежал на земле – похоже, без
сознания.
У него были связаны только руки.
Карташ не сомневался, что вожакует у беглых Шуруп. Сие было
прозвище углового, что нежился сейчас на бушлате и ватнике и чья настоящая
фамилия – Карташ вспомнил даже такой пустяк – была Копылов. Шуруп в зоновской
иерархии не числился даже «жуликом», но над нынешними своими подельниками
возвышался – не даром Карташ не знал ни имён, ни кличек троих его спутников.
Шуруп относил себя к блатным, а эта троица принадлежала к заурядному бакланью.
Можно было догадаться, почему они сдёрнули с зоны именно в таком составе:
Копылов-Шуруп болтался в лагерных бараках на вторых ролях, чем явно тяготился,
а сколотив свою шайку, и уведя её за собой, он на какое-то время становился
главным. Хоть маленьким, а паханом.
– От ты и попался, начальник. От ты туточки и догонишь,
что такое неволя, – смакуя слова, проговорил Шуруп, откровенно наслаждаясь
ситуацией. – Вчухаешь, каково приходится бродягам за вашими заборами.
Тип в солдатской шинели разболтанной походкой приблизился к
своему вожаку.
– Шуруп, ни хавки, ни карты у них нема, всё осмотрел.
Голяком в тайгу ломанули, падлы… Давай хоть тёлку попользуем, коли жрать
нечего.
– Не терпится, Болек? – ухмыльнулся паханчик,
обнажив чёрные чифирные зубы.
Понять, что собой представляет этот хмырь с кликухой Болек,
можно было с одного взгляда.
Распространённый зоновский типаж – истерик с растрёпанной
вдрызг по крыткам и лагерям психикой, баклан непредсказуемый… и тем крайне
опасный.
– Бля буду, невмоготу уже глядеть на её лепнину, –
простонал Болек. – Три года лялек не мочалил.
– Невмоготу – сходи в кусты, облегчи семенной
фонд, – лениво посоветовал Шуруп. И вдруг с неприкрытой злобой добавил:
– Когда я разрешу, тогда и начнёшь елдой махать. И
потом, ты что это, вперёд батьки на кобылке прокатиться собрался?
– Оно же слаще выходит, Болек, когда оттягиваешь,
оттягиваешь, а знаешь сам, что оно твоё и никуда от тебя не спрыгнет, –
философски подошёл к вопросу костровой.
Карташ помнил эту философскую рожу, не раз попадалась на
территории. Сморщенная, как печёное яблоко, харя с раскосыми азиатскими
глазами. И, как это сплошь и рядом бывает с азиатами, возраста неопределимого.
Старлей только сейчас разглядел, чем он там занят, помимо
поддержания огня. Чай в их алюминиевой крышке от его термоса кипятит. Точнее,
чифирь. Запасливые, гады, чаёк с собой прихватили, вот с чего они хотят начать
вечер удовольствий.
– Во всём должен быть свой порядок, – угадал мысли
Карташа костровой. – Вот ты на воле сперва бабу в ресторан сводишь, чтоб
благодарностью прониклась. Сам выпьешь, закусишь, чтоб юшку по каналам получше
разогнать. Так и тут. Сперва чифирек, чтоб тепло по телу побежало. Потом уж
торжественная часть.
Что-то не правильное было во всём поведении беглых. Словно
они уже надербенились чифирю по самые помидоры – движения резкие, дёрганые,
слова произносят отрывисто, глазёнки блестят неестественно… Или в медпункте
успели пошакалить, колёс наглотались?..
Алексей вспомнил глаза Лупня, когда тот добивал караульного
– точно такие же были у него зенки… И едва не заскрипел зубами от досады и
бессилия. Так глупо влипнуть, попасться шайке каких-то дешёвых отморозков!
– Дай хоть пощупаю, Шуруп? – взмолился
Болек. – А то не выдержу… – И с оттенком угрозы в голосе добавил – Ты
ж нас сам сюда потащил, Шуруп. А если б в Парму пошли, как все, то уже б давно…
– Ладно, – быстро перебил Шуруп, нахмурясь, –
пощупай. Аккуратненько только. А то цирику не понравится. Эй, гражданин начальник,
расскажи, что твоя баба любит!
– Подфартило нам, Шуруп. А мы-то думали – уж вконец
заплутали, – впервые заговорил самый молодой в этой беглой компании,
перекуривающий на пеньке с автоматом на коленях. – Хорошо, я ихний костёр
углядел…
– Ты из себя главного героя не лепи, Угрюмый. Не ты б,
так другой углядел. Али дымок унюхал бы. Мимо них мы бы не прошли.
Вожаку заметно не понравилось, что кто-то сомневается в его
удачливости и предводительском умении. Быть может, в их петляющей по тайге
компании уже назревал бунт местного значения, когда вдруг нежданно выпала
удача, словно поставили в казино последний жетон на зеро и, вот те на, на зеро
шарик и остановился. И сейчас они пребывают в полной уверенности, что теперь-то
точно выберутся из этой задницы к обитаемым местам.
Стоп, стоп…
И тут Карташ понял, что можно сделать сейчас, какую карту
ему можно разыграть, – когда, казалось бы, ничего кроме как молиться не
остаётся. Ведь явно не из-за этих ублюдков был затеян бунт на зоне – нет среди
них Пугача, нет обещанного Таксистом спецоружия… по всему выходило, что пока
основные силы урок двинулась на штурм Пармы, эта рота решила отделиться и
углубилась в леса. Да вот незадача – заблудилась…
Тем временем Болек склонился над Машей.
Девушка попыталась отползти, но куда там уползёшь – со
связанными ногами и руками! Тогда она поджала ноги и резко выбросила их, метя
уголовнику в промежность, однако Болек ждал подобного трюка и увернулся со
смехом. Взгромоздился на неё, Маша извивалась змеёй, пытаясь его сбросить. Да где
там…
– Тихо, соска, тихо, и тебе не будет грустно, –
приговаривая так, Болек расстегнул на ней куртку. Хоть зэк и находился сейчас
спиной к Карташу, старлей, казалось, видел похабную ухмылку, блуждающую по его
худой роже.
