– А вот тут уж – на всё воля аллаха. Но не должны: им
ещё вертолёта ждать.
Алексей вздохнул. Искала его деятельная натура приложения
сил – и вот пожалте, нашла…
Нет, ему по-прежнему не было страшно, скорее просто
интересно, жутко интересно… однако, господа офицеры, ежели рассуждать здраво,
то ничем иным, кроме как глупостью, безрассудством и самоубийством, их поход
назвать нельзя. Трое мужиков, не считая девки, – против вооружённой охраны
прииска, против уголовного спецназа! А ещё и девку под пули подставляем… Он
посмотрел на спутников.
Машка, вот же зверь-баба, шла вперёд как заведённая, упрямо
прикусив губу и глядя прямо перед собой из-под сведённых бровей. Гриневский же,
шалопай уркаганский, двигался вроде как даже весело – отгонял комаров веточкой
и радостно щурился на солнце. Ну да, ну да, почуял свободу – да ещё и
возможность искупить вину перед обществом опять же…
К вечеру небо затянуло тучами, стал накрапывать мелкий
дождик – бесконечный, как тайга, и унылый, как пеший переход по ней. Быстро
темнело.
– Стоп, – сказал наконец Гена и шумно перевёл дух.
Потянулся, сбрасывая с плеч рюкзачок, – дальше не пойдём, промокнем на
фиг…
– Смотрите! – Маша вдруг вытянула руку, указывая
на бурелом слева по курсу.
Алексей вгляделся. И впрямь: за серыми нагромождениями
поваленных деревьев отчётливо угадывался тёмный силуэт, напоминающий косо
воткнутый в землю крест. Причём явно сие было человеческих рук творение – уж
слишком правильных форм.
– Что это, как думаете? – отчего-то шёпотом
спросила Маша.
«Аспирант» же молча достал топорик и двинулся к бурелому.
Карташ пожал плечами и пошёл следом…
Самолёт.
Алексей сунул сигарету между губ, прикурил со второй попытки
– пальцы дрожали, всё ж таки давненько он не ходил в столь длительные пешие
прогулки…
Крошечный двухмоторый «ан», свалившийся посреди тайги
неведомо когда и неведомо по какой причине – но, судя по всему, очень давно.
Борта проржавели, сквозь фюзеляж проросли крепкие осинки и прочие лопухи. Дверь
нехотя подалась, когда Гриневский потянул за ручку, – и вдруг с шумом
отвалилась, упала на жухлую листву, разбрызгивая дождевые капли, как крышка
гроба. А в кабине… Маша испуганно ойкнула, даже Алексею на миг стало не по себе
– в кабине, на истлевшем кресле первого пилота, сидел натуральный скелет и
таращился на незваных гостей пустыми глазницами. Ухмылялся приоткрытым ртом.
Правая костяная рука лежала на колене, прихлопнув ржавый пистолет – «ТТ»,
машинально определил Карташ.
Второе кресло пустовало.
– Однако, – негромко прокомментировал
Геннадий. – Чего только в тайге не найдёшь…
Он потыкал носком сапога порог – не провалится ли –
осторожно поднялся и скрылся в салоне. Самолёт качнулся со скорбным скрипом.
– Там змеи могут быть, господин археолог! –
запоздало предупредил Карташ. И добавил вполголоса:
– Любят они такие укрытия…
– Гляди-ка, начальник, – Гриневский аккуратно,
чтобы не потревожить кости, колупнул пальцем обшивку кресла под черепом, и на
ладонь ему упала какая-то металлическая хреновинка. – А здесь весело было…
Алексей наклонился поближе. Пуля. Пистолетная пуля, немного
деформированная… И только теперь он заметил, что в отвалившейся дверце имеют
место несколько аккуратных дырочек. Стреляли явно снаружи.
– Чудны дела твои, господи, – в кабине показался
«аспирант» с расползающимся от дряхлости холщовым мешком, спрыгнул вниз, бухнул
мешок на землю.
Мешок развалился окончательно, и на прелую хвою веером
разлетелись пачки красных купюр в банковской упаковке. Старые «червонцы».
– И таким добром там – весь салон набит, – сообщил
«археолог», отряхивая ладони.
– Мама моя, – Маша наклонилась, осторожно взяла
пачку, – это сколько ж здесь?
– Старыми – миллиона на два, – усмехнулся
Гена, – а по нынешним временам – даже на антиквариат не сгодятся. Гнилые к
тому же…
– Интересное кино… – Алексей поднял воротник
бушлата. – Что ж его, самолёт этот, получается, сбили?
– Не факт, – возразил Гриневский. – Мог и сам
шмякнуться. А мог и напарничек этого, костлявого, принудить сесть. Второе-то
кресло ведь пустует, а по одному никто не летает…
– А почему тогда второй деньги не забрал? – тихо
спросила Маша.
Таксист пожал плечами.
– Всяко могло быть, – философски ответил за него
Геннадий. – Друг друга постреляли, а второй снаружи был, его тело зверьё
потом растащило… А могли и местные, какие-нибудь мимо проходящие охотники
услышать, что самолёт упал – да и поспешили на помощь, с ружьями да рогатинами.
А что такого, пилотов в расход, деньги, естественно, себе, а тайга – она всё
спишет… В те годы старатели по государственным золотым приискам знаете сколько
зарабатывали? А ежели одному такое богатство? Да вот что-то не срослось…
– В общем, тёмная история, – подытожил Алексей.
– Так где ночевать будем? – подал голос
Гриневский. – Дождик усиливается.
– А можно прямо тут, под фюзеляжем. Сухо и бумажек
много, на костёр хватит до утра, – сказал «археолог».
– Вот уж нет, – решительно заявила Маша. –
Ещё рухнет на нас такая махина… Да и рядом со скелетом что-то не хочется
ночевать.
– Тоже верно, – сказал Карташ. – Предлагаю
денежек набрать, сколько унесём, и передислоцироваться вон туда – там как будто
скальный уступ виднеется, под ним и переждём…
– Такие деньжищи – и только на растопку, – покачал
головой Гриневский. Цыкнул зубом:
– И впрямь, гражданин «аспирант», – чудны дела
твои, господи…
К счастью, дождь закончился к полуночи.
* * *
– Люди!
Когда за сотни вёрст от жилья слышишь человечий голос, то
реакции могут быть самые различные – от буйной радости до леденящего страха.
Всё зависит от того, насколько желательна тебе самому встреча с другим
человеком. Как это ни странно, большинство из тех людей, что бродят по тайге,
вовсе не жаждут встреч с себе подобными.
Крик донёсся из оврага, мимо которого они проходили.
– Падай! – выпалил Гена и первым рухнул на землю,
одновременно сбрасывая с плеча автомат.
Карташ прыгнул к замешкавшейся Маше, обхватил её за талию,
завалил за осину и сам упал рядом.
В них никто не стрелял. В общем-то, трудно ожидать, что
сначала предупредят окриком, а потом начнут садить из всех стволов. Это надо
чтобы враги были или очень благородные или очень дурные. Однако ежели в
экстренных ситуациях будешь сперва рассуждать, а потом уж действовать, долгожителем
не станешь. Лучше повиноваться рефлексам, лучше перебдеть. И плевать, что глупо
и смешно они выглядят в чьих-то глазах… Зато поживут ещё, даст бог.
