Не верьте и надписи на могиле Джона Голсуорси. Его пепел,
согласно завещанию, развеян над полями Сассекса, а здесь, на том самом
кладбище, где хоронили Форсайтов, от писателя остались лишь буквы, вырезанные в
граните.
Отсутствие на Хайгейте останков Диккенса и Голсуорси,
пожалуй, символично. Хайгейт задумывался как кладбище не для гениев, а для
надежной опоры престола, для богобоязненной буржуазии, для верхушки
миддл-класса, то есть для самой английской из Англии. Тем чуднее, что главная
звезда некрополя, его добрый ангел-хранитель — не англичанин, не христианин и к
тому же лютый враг буржуазии.
Здесь, в новой части кладбища, похоронен основоположник
коммунизма Карл-Хайнрих Маркс. Если местный муниципалитет завтра объявит, что
Хайгейтское кладбище ликвидируется из-за нехватки средств, можно не
сомневаться, что великий Китай и менее великая, но еще более верная марксизму
Северная Корея немедленно возьмут викторианский заповедник на свое иждивение.
Да и сегодня могильщик капитализма является главным кормильцем для своих
соседей-эксплуататоров. Именно к нему, грозному и бородатому, приезжают
делегации и индивидуальные паломники. И каждый платит кладбищу за вход.
У памятника Марксу всегда живые цветы — об этом я когда-то
слышал не то на уроке обществоведения, не то на классном часе. Приехал через
много лет, убедился: истинная правда
[5]
.
Торжество немецкого иммигранта над современниками еще
нагляднее по контрасту с соседней могилой — непримиримого марксова врага,
философа Герберта Спенсера, который при жизни был куда славнее и влиятельнее, а
теперь исполняет роль гарнира при могиле № 1 и поминается разве что в любимой
хай-гейтской шутке, обыгрывающей название популярной сети универмагов: «Маркс
энд Спенсер». (Впрочем, в британских некрополях парадоксальность посмертного
соседства — вещь обычная. В Вестминстере, например, Мария Кровавая и Елизавета
Великая лежат в одном саркофаге, хотя, как известно, первая усердно истребляла
протестантов, а вторая столь же истово изводила католиков.)
Памятник Марксу, пожалуй, хорош. В нем есть и мощь, и
трагизм, и энергетика, так что в памяти возникает не портрет с первомайской
демонстрации, а живой человек, так драматично повлиявший на ход мировой истории
и в том числе на нашу с вами жизнь.
Карл-Хайнрих был человеком сильных страстей. Рассказывали ли
вам в школе, что в юности он дрался на дуэли и что над левым глазом у него
остался сабельный шрам?
Что последние главы «Капитала» он писал стоя (не мог сидеть
из-за фурункулов на седалище) и грозно приговаривал: «Ну, попомнит буржуазия
мои чирьи»?
Что он очень гордился аристократическим происхождением жены
и настоял, чтобы на визитной карточке у нее было написано: «урожденная
баронесса фон Вестфален»?
Что основоположник сделал своей экономке Хелен Демут ребенка
и что Энгельс, настоящий друг, объявил виновником себя? Что ради спокойствия фрау
Маркс младенца отдали в чужие руки? И что теперь все трое — и Карл, и Женни, и
Хелен — мирно лежат под одной плитой?
А еще здесь покоится урна с пеплом любимой дочери философа
Элеоноры, которая отравилась из-за несчастной любви. Много лет этот сосуд простоял
в штаб-квартире британских коммунистов, потом был арестован полицией и
переместился в хранилище Скотленд-Ярда. Воссоединение с семьей состоялось лишь
в 1954 году, когда Марксов переселили с одного кладбищенского участка на
другой, более престижный.
Не надо было этого делать. Покой мертвых нарушать ни в коем
случае нельзя. Мудрые жители древнего Китая хорошо это понимали и за вскрытие
могил карали смертной казнью. Какой бы важной ни казалась живущим цель
эксгумации, всё равно трогать покойников не стоит — только сделаете хуже и им,
и себе.
Взять хоть Маркса. Пока коммунисты не решили его
возвеличить, собрав деньги на перезахоронение и монумент, дела у марксизма были
в полном порядке. Он триумфально шествовал по континентам, очаровал треть
населения Земли и объединил почти всех пролетариев. Но стоило святотатственно
вторгнуться в подземное обиталище Карла-Хайнриха, и на головы его
последователей обрушились напасти одна ужасней другой: сначала разгром
сталинизма и венгерский мятеж, потом конец Великой дружбы СССР и КНР, двух
главных социалистических держав, et cetera, et cetera вплоть до полного краха
коммунистической идеологии.
История Хайгейтского кладбища богата эпизодами,
демонстрирующими вред и тщету эксгумаций. Скандальнейшая из них произошла в
декабре 1907 года, когда из земли извлекли гроб некоего Томаса Дрюса. Невестка
и внук этого торговца с Бейкер-стрит, умершего почти полувеком ранее,
утверждали, что под именем Дрюса скрывался герцог Портлендский, известный
чудаки мизантроп, который якобы прорыл из своего дворца подземный ход на
Бейкер-стрит и в течение долгих лет имел две семьи и вел двойную жизнь:
пэра-миллионера и скромного лавочника. Спор, разумеется, возник из-за права на
наследство. Дрюсы десять лет судились, добиваясь санкции на извлечение гроба.
Добились. И что же? В могиле лежал не герцог, а плебей. Для одних участников
скверной затеи дело закончилось сумасшедшим домом, для других тюрьмой, для
третьих бегством из страны. Что же до бедного, безвинно потревоженного Томаса, то
у меня имеется гипотеза на сей счет, но о ней чуть позже.
Сначала поговорим о странностях любви.
Жил-был художник-прерафаэлит Данте Гэбриэл Россетти. Он
безумно любил очень красивую девушку с волосами цвета испанского золота, звали
ее Элизабет Сиддал. Для кружка прерафаэлитов Элизабет была богиней красоты, и
почти все они запечатлели ее на своих полотнах. Самое знаменитое,
растиражированное уже чуть ли не до конфетных коробок, — «Офелия» кисти Джона
Эверетта Миллеса. Элизабет позировала, часами лежа в ванне, среди цветов.
Простудилась, заболела чахоткой, стала медленно угасать. Умерла молодой —
вскоре после того, как Данте Россетти на ней женился. Безутешный живописец
положил в гроб пухлую рукопись своих стихов, посвященных любимой. Это был
необычайно — до китча — красивый жест, совершенно в духе прерафаэлитизма. Но
шли годы, воспоминания о любви поблекли, а кроме того Россетти решил, что он
все-таки в первую очередь поэт, а не художник, и ему ужасно захотелось издать
свои лучшие стихи.
Так произошла самая жуткая из хайгейтских эксгумаций.
Глубокой ночью при свете костра и масляных ламп разрыли землю, открыли крышку
гроба. Очевидцы говорят, что Элизабет за семь лет не истлела и лежала, всё еще
похожая на Офелию. Рука в перчатке осторожно отвела в сторону знаменитые
золотистые пряди, взяла листки, лежавшие близ мертвого лица, и покойницу
упрятали обратно.
Вся эта история, конечно же, послужила отличной рекламой для
книги. Только вот поэтической славы автору стяжать не удалось — стихи были
жестоко раскритикованы газетчиками. Россетти лишился сна и покоя, весь остаток
жизни терзался угрызениями совести, а когда умер, велел похоронить себя не в
семейной могиле, а подальше от Хайгейта, вселявшего в него мистический страх.
