— Откуда вы знаете?! — воскликнул он.
Она снова взяла его ладонь и теперь взглянула на нее.
— Здесь так написано… Да, на 49-м, никаких сомнений. И что
через 49 лет, тоже несомненно… Unless
[24]
… — Тут она
встрепенулась и огляделась вокруг. — Ах, это 25-й! Остановите!
Миш рефлекторно нажал на тормоз, и она вышла. Не попрощалась,
не поблагодарила. Шла к отдельно стоящему мраморному обелиску, на ходу отделяя
от своего букета цветок.
— Что unless? — спросил Миш, высунувшись из машины, но не
очень громко, потому что на кладбище громко говорить не полагается.
Она не услышала.
Тогда он пожал плечами и поехал дальше.
Дождь закончился. В салоне пахло сигарой и лиловыми цветами
— запах был приятный, но какой-то нервный.
Как и следовало ожидать, вариант на 26-м оказался дрянь, с
49-м не сравнить, поэтому Миш вернулся в контору и подписал предварительный
контракт.
Вернувшись домой, сообщил жене — та кивнула и заговорила о
другом.
А в воскресенье утром, неожиданно для самого себя, Миш
сказал:
— Знаешь, Дороти, я думаю, я съезжу туда еще раз, посмотрю.
— И пошутил. — Как-никак нам с тобой там бичевать до Судного Дня, а это
сверхдолгосрочный инвестмент.
Выехав на вчерашнюю аллею, сбавил скорость до пяти миль.
Вертел головой, высматривая свою вчерашнюю спутницу. Сделал один круг, второй.
Уже решил было, что ее слова о каждодневном посещении кладбища были
преувеличением, но тут заметил знакомый тонкий силуэт: шляпка с вуалью, брючный
костюм — не такой, как вчера, но не менее элегантный. Сегодня женщина была с
бархатным, расшитым блестками саком.
Она стояла возле узкого памятника, опустив голову. На звук
остановившейся машины не обернулась.
Миш вышел, приблизился.
Памятник был необычный — ни имени усопшего, ни дат. На
темно-красном мраморе лишь изображение игральной кости, повернутой шестеркой,
причем пять точек черные и лишь одна белая.
Миш был так удивлен дизайном обелиска, что спросил не о том,
о чем собирался:
— Кто это?
(А хотел спросить: «Что означало ваше вчерашнее unless?»
Затем и на кладбище приехал.)
Женщина обернулась. Не показала никаких признаков удивления.
— О, это был блистательный мужчина. Я его очень любила.
Настоящий, природный донжуан.
— Он был гэмблер? — Миш смотрел на игральную кость. — Отчего
он умер?
— Отравился десертом.
Миш не понял смысла ответа. Вероятно, это было иносказание
или черный юмор. На всякий случай сказал:
— Упокой Господь его душу.
— Сомневаюсь, что эта душа упокоилась, — задумчиво сказала
женщина. — Тот, кто живет на свете ради того, чтобы разбивать сердца, не
обретает покоя. Эта страсть сильнее смерти. О, это был истинный мастер, просто
я оказалась ему не по зубам. — И прибавила. — Вот бы встретить его вновь…
От мечтательности, прозвучавшей в ее голосе, Миш испытал
нечто похожее на ревность — эмоцию, которой не испытывал со времен хай-скула.
— На 13-ый, к пруду, — сказала женщина, без приглашения
садясь в машину.
Ее повелительный тон был странен. Еще удивительней, что Миш
безропотно повиновался.
Аллея поднялась на холм. Из-за верхушек деревьев вылезла
щетина Манхэттена.
— Вы живете в одном из тех высоких домов? — спросила
женщина.
— Нет, но я работаю в одном из них. Мой офис на 41-м этаже.
— А балкон там есть?
— Для курящих. Иногда я выхожу туда, чтобы посмотреть сверху
на город.
— И вам ни разу не хотелось взять и просто так, безо всякой
причины, перемахнуть через перила?
— Боже, ради чего?! — поразился Миш.
Она посмотрела на него, немножко наклонив голову:
— Всем мужчинам, если они мужчины, иногда этого хочется. И
вам тоже хотелось, я это вижу. Иначе я не села бы к вам в машину.
Он пожал плечами, не желая продолжать такой бессмысленный
разговор. И вдруг вспомнил. Это было три года назад, еще до рождения Колина.
Они с Дороти устроили себе праздник — купили трехдневный круиз по Карибскому
морю. Жена была в ванной, прихорашивалась перед ужином. Миш стоял на терраске,
смотрел на золотистое предзакатное море. Всё было отлично. Но внезапно он
посмотрел вниз и до боли в суставах вцепился в перила — так ему захотелось
перекинуть через них свое тело, пролететь по воздуху с двенадцатой палубы, а
потом плашмя удариться о воду. Не то чтобы захотелось, а представилось, как он
это сделает. Дороти выйдет из ванной, а его нет. Подумает, что он на палубе. Но
его не будет на палубе. Его вообще больше нигде не будет. И его исчезновение
для всех останется загадкой. Навсегда. Такая возникла у Миша дикая фантазия под
воздействием морского воздуха и двух послеобеденных коктейлей.
Но откуда об этом могла знать женщина в вуали? Он и сам-то
про свой мимолетный суицидальный импульс давным-давно забыл.
— Здесь. Остановите, — велела она.
Могила была совсем старая, со стершимися буквами и съехавшим
набок крестом. Лет сто ей было, а то и больше.
Не выдержав, Миш спросил:
— А тут-то у вас кто?
— Славный юноша. Я его очень любила. Он вызвал на дуэль
одного бретера, который неуважительно обо мне отозвался. Бедный мальчик совсем
не умел стрелять. Лучше бы вместо него на поединок пошла я. Я попадаю в
серебряный доллар с двадцати шагов.
И положила на камень лиловый цветок.
Только теперь в голове у Миша наконец рассвело: это же
ментально расстроенная женщина, никаких сомнений на этот счет. А он-то, дурак, ushi
razvesil.
— Извините, — сказал Миш, пятясь, — но мне пора.
И пошел к своему «би-эм-даблью», что в данной ситуации было
единственно правильным выбором.
Тогда она спросила:
— Как, разве вы не хотите узнать, что означает unless?
Миш сделал три ошибки. Во-первых, заметно вздрогнул (ну, это
еще ладно); во-вторых, остановился (большая ошибка!); в-третьих, обернулся (и
это уже была ошибка непоправимая!).
Потому что он не только обернулся, но еще и взглянул на
женщину, а как раз в это мгновение из-за облаков выглянуло солнце, и черные
волосы ненормальной полыхнули золотым отливом, глаза замерцали под вуалью, губы
влажно заблестели.
С дерева, полоща крыльями, слетел пестрый попугай и сел женщине
на плечо. Увидев это, Миш сначала подумал, что тоже сошел с ума, но сразу же
вспомнил, как читал в газете про грин-вудских попугаев. Что-то про случайно
открывшуюся клетку с пернатыми из Южной Америки.
