– Когда обвиняемая указала на него носильщику, который уже
давал показания.
– И что вы сделали?
– Я подошел к ней и спросил, ее ли это чемодан.
– Что потом?
– Спросил ее, не возражает ли она, чтобы я заглянул в
чемодан; она сказала, что нет.
– Что случилось потом?
– Я открыл чемодан.
– И что вы нашли?
– Я нашел пятьдесят пакетиков…
– Минутку, – перебил его Мейсон. – Я представляю на
рассмотрение, с позволения суда, именно этот вопрос и полный ответ на него.
Свидетель сказал, что нашел пятьдесят пакетиков. Что же касается содержимого
этих пакетов, то это другая тема для обсуждения, которая требует других
вопросов.
– Очень хорошо, – заметил Кезуэлл. – Если адвокат желает
усложнить себе жизнь, мы не будем мешать ему. Итак, вы взяли эти пакетики?
– Взял.
– Вы предпринимали какие-либо шаги, чтобы выяснить, что
представляют собой пакетики и каково их содержимое?
– Да.
– И что же в них было?
– Минуту, – опять вмешался Мейсон. – По поводу этого пункта
мы выражаем возражение, так как это не относится к делу, несущественно и
неуместно. Нет надлежащего обоснования; имущество было изъято в результате
незаконного обыска и в данном случае является неправомочным доказательством. В
этой связи, если суд не против, я бы очень хотел задать несколько вопросов.
– Отлично, в связи с высказанным возражением свидетель в
вашем распоряжении.
– У вас был ордер на обыск? – задал вопрос свидетелю Мейсон.
– Нет, сэр, у меня не было времени на оформление ордера.
– Стало быть, вы приняли решение самостоятельно?
– Я принял решение самостоятельно, но я обратил ваше
внимание на то, что спросил у обвиняемой, не против ли она, чтобы я заглянул в
ее чемодан, и она ответила утвердительно.
– Послушайте, – прервал его Мейсон. – Вы рассказываете лишь
суть вопроса. Вы даете свое заключение состоявшемуся разговору. Не можете ли вы
вспомнить каждое слово?
– Фактически это и были мои слова.
– Вы говорили обвиняемой, что хотите обыскать чемодан?
– Да.
– Минуту, – остановил детектива Мейсон. – Вы дали клятву. Вы
говорили ей, что хотите обыскать чемодан, или спросили, сможет ли она описать
содержимое чемодана?
– Полагаю, я спросил, ее ли это чемодан, она ответила, что
да. Тогда я спросил, может ли она описать содержимое чемодана, она это сделала.
– И тогда вы спросили, не возражает ли она открыть чемодан,
чтобы показать его содержимое, которое она только что описала. Верно?
– Да, сэр.
– Но вы ведь не сказали ей, что хотите обыскать чемодан?
– Нет.
– Она не давала вам разрешения на обыск чемодана?
– Она сказала, что не возражает открыть его.
– Она не давала вам разрешения на обыск чемодана?
– Я сказал ей, что хочу открыть его, и она согласилась.
– Она не давала вам разрешения на обыск чемодана?
– Ну, думаю, слово «обыск» не произносилось.
– Совершенно верно, – подтвердил Мейсон. – Итак, вы приехали
в аэропорт, чтобы удостовериться в правильности полученного вами намека?
– Ну… да.
– Кто дал вам этот намек?
– Я не имею права разглашать источники нашей информации.
– Думаю, что по существующим правилам судебного
разбирательства, – заявил Мейсон, – этот свидетель должен убедить нас в том,
что у него были веские причины для обыска чемодана и что анонимный намек, то
есть намек, полученный от неизвестной личности, нельзя считать обоснованной причиной
для обыска. Поэтому обвиняемая имеет право знать мотив для обыска ее чемодана.
Судья Алберт нахмурился и повернулся к свидетелю:
– Вы отказываетесь назвать имя человека, давшего вам намек?
– Намек получил не я, – ответил Эндрюс. – Информацию получило
начальство. Мне сказали, что есть горячие факты и что мне надо ехать в
аэропорт, ждать обвиняемую и спросить у нее разрешения заглянуть в чемодан.
Если бы мне не удалось этого сделать, то следовало держать ее под наблюдением,
пока я не получу ордер.
– Интересная ситуация, – заметил судья Альберт. – Очевидно,
обвиняемая никому не давала разрешения на обыск своего чемодана, а дала
согласие, чтобы чемодан открыли с единственной целью – удостовериться, что она
правильно описала его содержимое. Своеобразная ситуация.
– С позволения суда, – продолжил Мейсон, – я подхожу к
ситуации немного по-другому. Я хочу прояснить положение обвиняемой. Хорошо бы
все выяснить на предварительном слушании, а не подходить к этому формально. –
Он повернулся к свидетелю. – Вы забрали из чемодана пятьдесят пакетиков?
– Да, сэр.
– Они у вас с собой?
– Да, сэр.
– Вы их взвешивали?
– Взвешивать их? Нет, сэр. Мы пересчитали их, сделали опись,
но не взвешивали.
– Ладно. Была еще одна вещь. Сумочка.
– Да, сэр.
– Вы просили обвиняемую опознать ее?
– Она сказала, что это ее вещь. У нее была квитанция на нее.
– А вы спрашивали ее о содержимом сумки?
– Нет.
– Спрашивали ли вы разрешения открыть сумку?
– Нет.
– Но вы же ее открыли и обыскали?
– Да. Но там мы не нашли ничего, заслуживающего внимания.
– Вы не спрашивали разрешения на то, чтобы открыть сумку?
– Кажется, нет.
– Вы просто подошли и открыли сумку?
– Я сделал это после того, как нашел большую партию…
Мейсон поднял руку:
– Сейчас это не имеет значения. Мы будем это называть
«пятьдесят пакетиков». Что вы сделали с сумкой?
– Она здесь.
– Ну что ж, – проговорил Мейсон, – раз вы не знаете, сколько
весят пакетики, то, может быть, назовете вес чемодана без пятидесяти пакетиков?
– Не назову.
– Вы знаете, что обвиняемая платила за излишек веса багажа?
– Да.
