— Бывали ли вы в Отрадном, мадемуазель? — галантно
спросил он. — Там отличное катание. Вы любите быструю езду?
— Будет тебе и катание, и езда, — пообещала
непреклонная. — Такая быстрая, что тебе и не снилось. С сертификатом
качества. Но сначала гони тачку.
— Куда? — Константин Львович охотно выполнил бы
любую прихоть очаровательницы, даже такую экстравагантную, но в этот миг
варварская музыка, доносившаяся из соседнего помещения, оборвалась, раздался
топот и громкие голоса, причем отчетливо донеслось страное выражение «козел
моченый».
Кто-то крикнул:
— Вован, шухер! Пыпа из «Евросервиса» наехал!
Красавица взвизгнула и проворно спряталась за спину Луцкого.
6
— Констан, ты же клялся, что это больше не повторится!
Я поверила тебе, простила гнусную интрижку с той развратной актриской! А теперь
еще цыганка! Ты чудовище!
А Костик-то, видать, ходок, сообразил Вован,
разглядывая пузырящуюся биксу. Типа жена или так, подруга бойца?
— Все, довольно! — заистерила костькина
матрешка. — Мы расстаемся! Я уезжаю в Биарриц, а ты… а ты живи, как
хочешь.
— Не понял! — вскинулся Вован. — Минуту,
киса! Ты че вешаешь? Как это в натуре «ухожу»? А кто тут гнал про брулики, про
башли? У нас не Африка, цыпа, — у нас за базар отвечают. Отстегивай
сорок штук и вали.
— Какая Африка? При чем тут базар? — наморщила лоб
бареха. — Ты говоришь загадками. В последние месяцы тебя словно подменили!
Я совсем перестала тебя понимать!
— Я тебя за язык не тянул, — отрезал Вован. —
Обещала — башляй. Ты че, хочешь, чтоб меня козлина этот завалил? Гони мани,
киска, пенендзы.
Тут фишка наконец проскочила.
— Ты о деньгах? — Стала вся розовая, чисто омар на
блюде. Дерг из ушей висюли, с шеи цепуру, с пальца перстак. — На, заложи
это, низкий человек. Боже, какое ничтожество!
Типа зарыдала, порулила на выезд, но в дверях
тормознула. Плечи трясутся — переживает.
Вован цацки взял, посмотрел. Брулики были адекватные — пудов
на сто зеленки. На крайняк хватит с тем козлиной разойтись, и еще останется.
Жалко, конечно, что из кадра уплывала такая суперная бабца, но уговор есть
уговор.
— Окей, мадам, — вежливо попрощался Вован. —
Малина нас венчала, а зона развела. Гуд бай, май лав, гуд бай.
Сделал ляльке ручкой и стал присматривать, куда бы
понадежнее заныкать цацки. Может, под плинтус? Или в койку, под матрас?
Бикса все телилась, не уходила.
— Констан… — Голос закумаренный, как с
отходняка. — Ты в самом деле готов со мной расстаться? Ты меня больше не
любишь? Совсем? Но ты сказал 'my love'…
Вован посмотрел повнимательней в ее глаза цвета «мокрый
асфальт», и у него вдруг арбуз заклинило. Блин, какие глаза! Лох
однозначный этот Костик, что от такой евроматрехи в театр «Ромэн» закосил. Да
и Клавка против нее — сявка драная.
Вована круто заколбасило, да так что он забыл и про
заморочки с временем и про то, что эта блонда ему в натуре в прабабки тянет.
Чисто по песне: «Любовь, как финка, в грудь его вошла».
Чумовой взгляд тянул его, как магнит булавку. Вован уронил
брулики на пол и сам не врубился, как его подкатило к двери. Крепко взял любашу
за буфера и, кошмарно стремаясь от чувств, просипел:
— Тащусь от тебя, как вошь по гребешку. Типа
перепихнемся?
— Сумасшедший… Совсем такой, как прежде…
Она обхватила Вована обеими цапками за шею так, что он аж
захрипел.
7
В будуар неспешной походкой вошел плечистый господин в
коротком, выше щиколоток, пальто и белом шарфе через плечо. Обрюзгшим,
брыластым лицом и короткой бородкой он напоминал Генриха VIII с портрета кисти
Ганса Гольбейна Младшего. За неприятным господином вошли двое молодых людей
крепкого телосложения и встали по обе стороны двери.
Не поздоровавшись и даже не поклонившись даме, Генрих VIII
сказал:
— Борзеешь, Вовчик? Пыпу запомоить хочешь? Пыпу еще
никто не помоил, а кто пробовал — долго плакал.
— С кем имею честь? — неприязненно осведомился
Константин Львович, разглядывая странного гостя в упор.
Генрих VIII зло улыбнулся одними губами.
— Ах, ты по понтам? Зря, Вован. Твои быки у моих на
мухе. Так что давай без геморроя.
Прелестное создание, очаровательно прижимавшееся упругим
телом к спине Константина Львовича, пролепетало с дрожью в голосе:
— Мальчики, вы тут разбирайтесь, а я пойду, ладно?
— Стой, где стоишь, лярва, — шикнул на нее Генрих
VIII. — И без базара, а то ноги выдерну.
У Луцкого потемнело в глазах. В его присутствии никогда
еще так не оскорбляли даму!
Константин Львович шагнул вперед, отвесил наглецу две
звонких пощечины и тихим от ярости голосом процедил:
— За такое платят кровью! Я пришлю вам своих
секундантов. Завтра же.
Наглый господин схватился за битую щеку и весь побелел.
— Ты че беспредельничаешь? Че кошмаришь? —
воскликнул он и попятился. — Кровью, блин. Мочилов пришлю… Из-за
паршивой аренды? Неадекватно себя ведешь, Вова.
Судя по всему, принимать вызов этот жалкий трус не
собирался.
— Как угодно, — пожал плечами Константин Львович,
глядя на противника с гадливым презрением. — Но вам придется извиниться
перед дамой.
— Не бери в падлу, цыпа, — немедленно обратился
Генрих VIII к чаровнице. — Типа ай эм сорри.
— А теперь вон отсюда, — бросил ему Луцкий и
отвернулся.
Барышня восхитительнейшим манером преобразилась — ее
необычайно длинные и черные ресницы трепетали, а глаза светились таким
восторгом, что было бы просто глупо не воспользоваться моментом. Константин
Львович наклонился и жарко поцеловал тонкую белую руку. И — великий признак —
красавица ее не отняла. О!
— Хрен с ним с бартером, — сказала она
звонко. — Едем в твое Отрадное, Вовик! Только давай сначала где-нибудь как
бы поужинаем, а то я жутко голодная — на самом деле за вечер только одну
канапешку цапнула.
Полчаса спустя стремительное авто доставило Константина
Львовича и Клавдию Владленовну (так звали умопомрачительную барышню) в
ресторацию, где играла экзотическая музыка, а по потолку скользили
красивые разноцветные пятна.
Луцкий принялся осторожно выведывать у спутницы, как
сложилась история отечества в двадцатом столетии.
— Валенок ты раменский, — ласково молвила Клавдия
Владленовна, глядя на него влюбленными глазами. — Чему тебя только в школе
учили? Ничего, я сделаю из тебя человека.
И порассказала про минувший век такое, что Константин
Львович мысленно возблагодарил Господа, Который в щедром Своем милосердии
перенес раба Божьего Луцкого из 1900 года сразу в 2000-ый.
