Соломон Борисович заглянул в карту, весь вдруг как-то
напрягся и стал удивительно похож на хищную клювастую птицу. «Так-таки
ничего? — вкрадчиво повторил он. — Но во время освобождения вам
было уже семь лет. Это странно. Очень странно». «Самому странно. Очевидно, у
меня поздно стали воспоминания формироваться. Время голодное, витаминов не
хватало».
Но доктор уже не слушал — чиркал что-то ручкой в блокноте.
«Наша проблема там, — азартно сказал он. —
Девяносто четыре процента патогенных психотравм генерированы в раннем
предпубертате. Придется прибегнуть к гипнозу».
Он включил кассету с записью журчащей воды, закачал у
лежащего генерала перед глазами блестящим брелком. «Расслабьтесь, ни о чем
не думайте, смотрите на искорки». Генерал честно попытался расслабиться, но
выходило плохо — ведь всю жизнь приучал себя к собранности.
«С кем вы жили в оккупации? С родителями?» «Я сирота.
Родители умерли рано, я их не помню. Я жил с бабушкой по материнской
линии». «Как она вас называла?» «Алькой,» — улыбнулся генерал.
Мягким старушечьим голосом Соломон Борисович засюсюкал:
«Аля, Алечка, внучек, проснись. Это я, твоя бабуля, пора вставать».
Генерал поневоле хмыкнул — до такой степени носатый доктор
был непохож на покойную бабу Мотрю, но в следующий миг вдруг случилось чудо.
Пространство замутилось, подернулось пленкой, стало совсем темно, и остался
только зовущий голос…
«Аля, Алечка, проснись. Вставай скорей, беда!»
Шестилетний Алька открыл глаза и захныкал. За окнами было
темным-темно. Откуда-то из ночи доносились крики, шум выстрелов. Мама испуганно
куталась в платок. Отец, заведующий сельской рюмочной, был бледен и весь
дрожал.
Картавый механический голос, многократно усиленный
динамиками, вещал: «Жители Петговки, жители Петговки, ваша дегевня выбгана
евгейским командованием как объект для акции возмездия. Вы дали пгибежище
пагтизанам. Ваши дома будут сожжены. Выходите на площадь и ничего не бойтесь».
Время от времени механический голос умолкал, и тогда доносилось зловещее
завывание «Хава-Нагилы».
Алька был маленький, но страшное слово «каратели» уже знал.
У него застучали зубы.
«Надо спрятаться в подпол,» — сказала баба Мотря. «Если из
дома никто не выйдет, устроят обыск, — скороговоркой произнесла
мама. — Найдут и вытащат. Или закидают гранатами. Солдатня вся пьяная, озверелая.
Бери Альку и прячьтесь. А мы с Емельяном пойдем. Вырасти Альку
хорошим человеком…»
Соломон Борисович кашлянул, и видение исчезло.
Генерал лежал на кушетке, смотрел в потолок, по лицу стекали
слезы, но он этого не замечал.
«Ну что, вспомнили? — нетерпеливо спросил
доктор. — Вы что-то такое бормотали, но я ничего не понял. Какие-то
партизаны. Причем тут партизаны?»
Генерал проглотил комок, ответил коротко и скупо,
по-военному: «Вспомнил. В ноябре сорок третьего еврейская зондеркоманда провела
у нас в Петровке акцию устрашения. Половину деревенских расстреляли,
остальных отправили в гетто. И не будем больше об этом, ладно? Вы свою
работу выполнили — освободили мне подсознание, или как там это у вас
называется. Спасибо. Вот вам за ваш труд».
Положил на стол две тысячи шестьсот семьдесят рублей, сто
долларов по курсу Центробанка, — американской валютой не пользовался
принципиально.
Вышел на бульвар, вдохнул свежий воздух. Отпустив машину,
шел по аллее, сцепив руки за спиной. Снежинки садились на мерлушковую папаху.
Да, эта нация принесла нашему народу много горя, думал
генерал, но ведь сын за отца не ответчик. Пусть мертвецы лежат в своих могилах
и не тянут за собой живых. Бог с ним, с кровавым прошлым. Будем дружно
жить все вместе. Аминь.
Дары Лимузины
Рождественская сказка
Один олигарх спал и видел сон. Разумеется, неприятный,
потому что жизнь у олигархов тяжелая и хорошие сны им никогда не снятся. Но
этот сон был уж совсем из ряда вон, так что и пересказывать не хочется. Не
хочется, но придется — иначе непонятно будет, как началась эта история,
которой, между прочим, было суждено изменить судьбы России.
Олигарху снилось, что он идет по тоненькой жердочке и
вот-вот упадет вниз, в яму. А в яме кишмя кишат жабы, гадюки и крокодилы,
причем последние разевают свои багровые пасти и облизываются длинными, липкими
языками.
От этих самых противоестественных языков олигарху стало так
противно, что спать дальше сделалось совершенно невозможно. Он по-детски
всхлипнул, открыл глаза и вдруг увидел, что спальня наполнена переливчатым
волшебным сиянием, а откуда-то доносится тихий и мелодичный, будто бы
хрустальный звон. Олигарх был человеком материалистического мирововосприятия и
поэтому сразу же нашел явлению рациональное объяснение. Это светится елка,
сказал он себе. Потому что скоро Рождество. А звон оттого, что дует сквозняк и
золотые шары постукивают один о другой.
Тут надобно пояснить, что детство у олигарха было
безрадостное и бедное, почти совсем лишенное праздников, и оттого, став богатым
и всемогущим, он принялся наверстывать недополученное. К примеру, уже с начала
декабря в каждой из ста тридцати восьми комнат его дома стояло по елке, и под
каждую елку для хозяина с вечера клали подарки — часы «роллекс», купчие на
швейцарские шато и видеопленки с компроматом на политических недоброжелателей.
Утром олигарх разворачивал скрипучую фольгу, смотрел на подарки и радовался.
Конечно, и грустил тоже, по поводу безвозвратного детства, но утешал себя
соображением, что лучше поздно, чем никогда.
Полежал он на своей пуховой перине, вспоминая противный
сон, и вдруг слышит — кто-то его зовет: «Боря, Боренька». Олигарх очень удивился,
потому что последние десять лет его все называли только по имени-отчеству, даже
жена и дети, иностранцы же звали «мистер», «сеньор» или «мосье» и прибавляли
фамилию (только японцы называли сначала фамилию и потом прибавляли «сан»).
Повернул олигарх голову и видит, что светится никакая не
елка (на ночь лампочки-то выключили, он совсем про это забыл), а полупрозрачная
дама в бриллиантовой короне и с сияющей палочкой в руке, да и звенят
не стеклянные шары — маленькие хрустальные колокольчики на радужном платье.
Сначала олигарх подумал, что подчиненные решили сделать ему
не вполне скромный подарок, но, заметив, что прекрасная незнакомка просвечивает
насквозь, догадался: это фея.
«М-м-м, здравствуйте. Вы мне снитесь?» — спросил он
и на всякий случай незаметно запустил руку под подушку, где находилась
кнопка вызова охраны.
«Нет, Боря, я тебе не снюсь, — строго, но в то
же время ласково (бывают такие чудеса) сказала волшебница. — Я добрая
фея Лимузина, и я явилась сюда, чтобы сделать себе подарок». «То есть как
„себе“? — удивился Борис Абрамович (будем уж называть олигарха по
имени-отчеству, а то как-то не по-людски получается). — Но,
собственно, насколько я помню из детской литературы, феи м-м-м обычно делают
подарки м-м-м не себе, а тем, к кому приходят». «Это правда, — согласилась
Лимузина, — но сегодня день моего ангела, и я решила себя
побаловать».
