«Забудь обо всем, приказала себе Ренисенб. — С этим
покончено. Ты у себя дома. И все здесь так, как было прежде. И ты тоже должна
быть такой, какой была. Тогда все будет хорошо. Тети уже забыла. Она играет с
детьми и смеется».
Круто повернувшись, Ренисенб направилась к дому. По дороге
ей встретились груженные поклажей ослы, которых гнали к реке. Миновав закрома с
зерном и амбары, она открыла ворота и очутилась во внутреннем дворе, обнесенном
глиняными стенами. До чего же здесь было славно! Под сенью фиговых деревьев в
окружении цветущих олеандров и жасмина блестел искусственный водоем. Дети, а
среди них и Тети, шумно играли в прятки, укрываясь в небольшой беседке, что
стояла на берегу водоема. Их звонкие чистые голоса звенели в воздухе. Тети,
заметила Ренисенб, держала в руках деревянного льва, у которого, если дернуть
за веревочку, открывалась и закрывалась пасть, это была любимая игрушка ее
собственного детства. И снова к ней пришла радостная мысль: «Я дома…» Ничто
здесь не изменилось, все оставалось прежним. Здесь не знали страхов, не ведали
перемен. Только теперь ребенком была Тети, а она стала одной из матерей,
обитающих в стенах этого дома. Но сама жизнь, суть вещей ничуть не
преобразилась.
Мяч, которым играл кто-то из детей, подкатился к ее ногам.
Она схватила его и, смеясь, кинула назад ребенку.
Ренисенб поднялась на галерею, своды которой поддерживали
расписанные яркими красками столбы, и вошла в дом, где, миновав главный зал, —
его стены наверху были украшены изображением лотоса и мака, — очутилась в
задней части дома, на женской половине.
Громкие голоса заставили ее застыть на месте, чтобы вновь
насладиться почти забытыми звуками. Сатипи и Кайт — ссорятся, как всегда! И,
как всегда, голос Сатипи резкий, властный, не допускающий возражений. Высокого
роста, энергичная, громкоголосая Сатипи, жена Яхмоса, по-своему красивая,
деспотичная женщина. Она вечно командовала в доме, то и дело придиралась к
слугам и добивалась от них невозможного злобной бранью и неукротимым нравом.
Все боялись ее языка и спешили выполнить любое приказание. Сам Яхмос восхищался
решительным и напористым характером своей супруги и позволял ей помыкать собою,
что приводило Ренисенб в ярость.
В паузах между пронзительными возгласами Сатипи слышался
тихий, но твердый голос Кайт. Кайт, жена красивого, веселого Себека, была широка
в кости и непривлекательна лицом. Она обожала своих детей, и все ее помыслы и
разговоры были только о детях. В своих ежедневных ссорах со свояченицей она
стойко держала оборону одним и тем же незатейливым способом, невозмутимо и
упрямо отвечая первой пришедшей ей в голову фразой. Она не проявляла ни
горячности, ни пыла, но ее ничто не интересовало, кроме собственных забот.
Себек был очень привязан к жене и, не смущаясь, рассказывал ей обо всех своих
любовных приключениях в полной уверенности, что она, казалось бы, слушая его и
даже с одобрением или неодобрением хмыкая в подходящих местах, на самом деле
все пропускает мимо ушей, поскольку мысли ее постоянно заняты только тем, что
связано с детьми.
— Безобразие, вот как это называется, — кричала Сатипи. —
Будь у Яхмоса хоть столько храбрости, сколько у мыши, он бы такого не допустил.
Кто здесь хозяин, когда нет Имхотепа? Яхмос! И я, как жена Яхмоса, имею право
первой выбирать циновки и подушки. Этот толстый, как гиппопотам, черный раб
обязан…
— Нет, нет, малышка, куклины волосы сосать нельзя, — донесся
низкий голос Кайт. — Смотри, вот тебе сладости, они куда вкуснее…
— Что до тебя, Кайт, ты совершенно невоспитанна. Не слушаешь
меня и не считаешь нужным отвечать. У тебя ужасные манеры.
— Синяя подушка всегда была у меня… Ой, посмотрите на крошку
Анх: она пытается встать на ножки…
— Ты, Кайт, такая же глупая, как твои дети, если не сказать
больше. Но просто так тебе от меня не отделаться. Знай, я не отступлю от своих
прав.
Ренисенб вздрогнула, заслышав за спиной тихие шаги. Она
обернулась и, увидев Хенет, тотчас испытала привычное чувство неприязни.
На худом лице Хенет, как всегда, играла подобострастная
улыбка.
— Ничего не изменилось, правда, Ренисенб? — пропела она. —
Не понимаю, почему мы все терпим от Сатипи. Кайт, конечно, может ей ответить.
Но не всем дано такое право. Я, например, знаю свое место и благодарна твоему
отцу за то, что он дал мне кров, кормит меня и одевает. Он добрый человек, твой
отец. И я всегда стараюсь делать для него все, что в моих силах. Я вечно при
деле, помогаю то тут, то там, не надеясь услышать и слова благодарности. Будь
жива твоя ненаглядная мать, все было бы по-другому. Она-то уж умела ценить
меня. Мы были как родные сестры. А какая она была красавица! Что ж, я выполнила
свой долг и сдержала данное ей обещание. «Возьми на себя заботу о детях,
Хенет», — умирая, завещала мне она. И я не нарушила своего слова. Была всем вам
рабыней и никогда не ждала благодарности. Не просила, но и не получала! «Это
всего лишь старая Хенет, — говорят люди. — Что с ней считаться?» Да и с какой
стати? Никому нет до меня дела. А я все стараюсь и стараюсь, чтоб от меня была
польза в доме.
И, ужом скользнув у Ренисенб под локтем, она исчезла во
внутренних покоях со словами:
— А про те подушки, ты прости меня, Сатипи, но я краем уха
слышала, как Себек сказал…
Ренисенб отвернулась. Она почувствовала, что ее давнишняя
неприязнь к Хенет стала еще острее. Ничего удивительного, что все они дружно не
любят Хенет из-за ее вечного нытья, постоянных сетований на судьбу и
злорадства, с которым она раздувает любую ссору.
«Для нее это своего рода развлечение», — подумала Ренисенб.
— Но ведь и вправду жизнь Хенет была безрадостной, она действительно трудилась
как вол, ни от кого никогда не слыша благодарности. Да к ней и невозможно было
испытывать благодарность — она так настаивала на собственных заслугах, что
появившийся было в сердце отклик тотчас исчезал.
Хенет, по мнению Ренисенб, принадлежала к тем людям, которым
судьбою уготовано быть преданной другим, ничего не получая взамен. Внешне она
была нехороша собой, да к тому же глупа. Однако отлично обо всем осведомлена.
При способности появляться почти бесшумно, ничто не могло укрыться от ее
зоркого взгляда и острого слуха. Иногда она держала тайну при себе, но чаще
спешила нашептать ее каждому на ухо, с наслаждением наблюдая со стороны за
произведенным впечатлением.
Время от времени кто-нибудь из домочадцев начинал
уговаривать Имхотепа прогнать Хенет, но Имхотеп даже слышать об этом не желал.
Он, пожалуй, единственный относился к ней с симпатией, за что она платила ему
такой собачьей преданностью, от которой остальных членов семьи воротило с души.
Ренисенб постояла еще с секунду, прислушиваясь к ссоре своих
невесток, подогретой вмешательством Хенет, а затем не спеша направилась к
покоям, где обитала мать Имхотепа Иза, которой прислуживали две чернокожие
девочки-рабыни. Сейчас она была занята тем, что разглядывала полотняные одежды,
которые они ей показывали, и добродушно ворчала на маленьких прислужниц.
