Внезапно Ренисенб, очнувшись от своих мыслей, поняла, что
Кайт, нахмурившись, смотрит на нее. Видно, Кайт что-то сказала и теперь ждет от
нее ответа.
— Ренисенб тоже забыла, — повторила Кайт. В Ренисенб
невольно поднялось чувство протеста. Ни Кайт, ни Сатипи, ни кому-либо другому
не дано право указывать ей, что она должна или не должна забыть. Она твердо и
даже с некоторым вызовом встретила взгляд Кайт.
— Женщинам в семье, — продолжала Кайт, — следует держаться
заодно.
Ренисенб обрела голос.
— Почему? — громко и дерзко спросила она.
— Потому что у них общие интересы. Ренисенб покачала
головой. Она думала: «Да, я женщина, но я еще и сама по себе. Я Ренисенб».
А вслух произнесла:
— Не так все это просто.
— Ты ищешь неприятностей, Ренисенб?
— Нет. А кроме того, что ты имеешь в виду под
«неприятностями»?
— Все, что говорилось в тот день в зале, должно быть забыто.
Ренисенб рассмеялась.
— До чего же ты глупая, Кайт. Ведь это слышали слуги, рабы,
бабушка — все! Зачем делать вид, что ничего не произошло?
— Мы были раздражены, — тусклым голосом произнесла Сатипи. —
Но и в мыслях не держали делать того, о чем кричали. — И с лихорадочной
поспешностью добавила:
— Хватит говорить об этом, Кайт. Если Ренисенб ищет
неприятностей, дело ее.
— Я не ищу неприятностей, — возмутилась Ренисенб. — Но
притворяться глупо.
— Нет, — возразила Кайт, — это как раз умно. Не забудь, что
у тебя есть Тети.
— А что может с Тети случиться?
— Теперь, когда Нофрет умерла, ничего, — улыбнулась Кайт.
Это была безоблачная, довольная, умиротворенная улыбка, и
снова все в Ренисенб восстало против.
Тем не менее к словам Кайт следовало прислушаться. Теперь,
когда Нофрет нет в живых, все стало на свои места. Сатипи, Кайт, ей самой,
детям — всем им ничто не угрожает, в семье царит мир и согласие, за будущее
можно не беспокоиться. Чужая женщина, внесшая в их дом раздор и страх, исчезла
навсегда.
Тогда почему при мысли о Нофрет у нее в душе все
переворачивается? Откуда это необъяснимое чувство жалости к умершей, которую
она не любила? Нофрет была злой, она умерла. Почему не забыть про нее? Откуда
этот внезапный прилив сожаления, а то и больше, чем сожаления, скорей
сочувствия, сопереживания ей?
Ренисенб в недоумении замотала головой. После того как все
ушли в дом, она осталась сидеть у воды, стараясь привести свои мысли в порядок.
Солнце стояло совсем низко, когда Хори, пересекая двор,
увидел ее, подошел и сел рядом.
— Уже поздно, Ренисенб. Солнце заходит. Тебе пора в дом.
Его уравновешенный тон, как всегда, подействовал на нее
успокаивающе. Повернувшись к нему, она спросила:
— Должны ли женщины в семье держаться заодно?
— Кто это тебе сказал, Ренисенб?
— Кайт. Они с Сатипи… — Ренисенб замолчала.
— А ты… Ты хочешь мыслить самостоятельно?
— Мыслить? Я не умею мыслить. Хори! У меня в голове все
перепуталось. Я перестала понимать людей. Все оказались вовсе не такими, какими
я их считала. Сатипи, по моему мнению, всегда была храброй, решительной,
властной. А теперь она покорная, неуверенная, даже робкая. Какая же она на
самом деле? За один день человек не может так измениться.
— За один день? Нет, не может.
— А кроткая, мирная, бессловесная Кайт вдруг принялась нас
всех учить! Даже Себек, по-моему, теперь ее боится. Яхмос, и тот сделался
другим — он отдает распоряжения и требует, чтобы его слушались!
— И все это сбивает тебя с толку, Ренисенб?
— Да. Потому что я не понимаю. Порой мне приходит в голову,
что даже Хенет может оказаться на самом деле совсем не той, какой я привыкла ее
считать.
И Ренисенб засмеялась — таким вздором ей представились ее
собственные слова. Но Хори даже не улыбнулся. Его лицо было серьезно.
— Ты раньше мало задумывалась о других людях, верно,
Ренисенб? Потому что, если бы задумывалась, ты бы поняла… — Он помолчал, а
затем продолжал:
— Ты замечала, что во всех гробницах всегда есть ложная
дверь?
— Да, конечно. — Ренисенб не сводила с него глаз.
— Вот так и люди. Они создают о себе ложное представление,
чтобы обмануть окружающих. Если человек сознает собственную слабость,
неумелость и беспомощность, он прикрывается таким внушительным заслоном
самонадеянности, хвастовства и мнимой твердости, что спустя время сам начинает
верить в свои силы. Считает себя, а за ним и все считают его человеком
значительным и волевым. Но как за поддельной дверью гробницы, за этим заслоном,
Ренисенб, ничего нет… Поэтому только когда обстоятельства жизни вынуждают его,
он обнаруживает свою истинную сущность. Покорность и кротость Кайт принесли ей
все, чего она хотела: мужа и детей. Ей жилось легче, если все считали ее
недалекой. Но когда ей стала угрожать действительная опасность, проявился ее
настоящий характер. Она не изменилась, Ренисенб. Сила и жестокость всегда были
в ней.
— Но мне это не нравится. Хори, — по-детски пожаловалась
Ренисенб. — Мне страшно. Все стали совсем не такими, какими я привыкла их
видеть. Почему же я осталась прежней?
— Разве? — улыбнулся ей Хори. — Тогда почему ты часами
сидишь здесь, нахмурив лоб, думаешь, терзаешься сомнениями? Разве прежняя
Ренисенб, та, что уехала с Хеем, так поступала?
— Нет. Ей не было нужды… — Ренисенб умолкла.
— Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос! Нужда — вот
что заставляет человека меняться. Ты перестала быть той счастливой, бездумной
девочкой, которая принимала все происходящее на веру и мыслила так же, как все
остальные на женской половине дома. Ты Ренисенб, которая хочет жить своим умом,
которая размышляет о том, что представляют собой другие люди…
— Я все время думаю о Нофрет и удивляюсь, — медленно
произнесла Ренисенб.
— Что же тебя удивляет?
— Почему я никак не могу забыть про нее… Она была плохой,
жестокой, старалась обидеть нас, и она умерла. Почему я не могу на этом
успокоиться?
— А ты и вправду не можешь?
— Не могу. Стараюсь, но… — Ренисенб умолкла и растерянно
провела рукой по лицу. — Порой мне кажется, что я хорошо знаю Нофрет, Хори.
