— И мой отец поверил тебе?
И снова Хенет с удовлетворением кивнула головой.
— Твой отец знает, как я блюду его интересы. Он всегда верит
старой Хенет. Он ценит меня, чего не делают все остальные. Пусть так, моя
преданность вам служит мне наградой. Я не ищу благодарности.
— Ты была предана и Нофрет, — заметила Ренисенб.
— С чего ты это взяла, Ренисенб, не понимаю. Я обязана, как
и все другие, выполнять приказания.
— Она считала, что ты ей предана.
Хенет вновь усмехнулась.
— Нофрет не была так умна, как ей казалось. Она была
чересчур гордой и решила, что ей принадлежит весь мир. Что ж, сейчас ей
предстоит держать ответ перед судом в Царстве мертвых — там ей вряд ли поможет
ее хорошенькое личико. Мы, во всяком случае, от нее избавились. По крайней
мере, — еле слышно добавила она, дотронувшись до одного из висящих у нее на шее
амулетов, — я на это очень надеюсь.
2
— Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.
— А в чем дело, Яхмос?
Ренисенб с участием смотрела на встревоженное лицо брата.
— С Сатипи что-то случилось. Я ничего не могу понять, с
трудом выдавил из себя Яхмос.
Ренисенб согласно кивнула головой, не найдя так сразу слов
утешения.
— Последнее время она очень переменилась, продолжал Яхмос. —
При малейшем шорохе вздрагивает. Плохо ест. Ходит так, будто опасается
собственной тени. Ты, наверное, тоже заметила это, Ренисенб?
— Да, конечно, мы все заметили.
— Я спросил ее, не больна ли она, не послать ли за лекарем,
но она ответила, что не нужно, она совершенно здорова.
— Я знаю.
— Значит, ты тоже ее спрашивала? И она ничего тебе не
сказала? Совсем ничего? — обеспокоенно допытывался он.
Ренисенб понимала озабоченность брата, но ничем не могла ему
помочь.
— Она упорно твердит, что совершенно здорова.
— И плохо спит по ночам, — пробормотал Яхмос, — кричит во
сне. Может, ее что-то мучает, о чем мы и не догадываемся?
Ренисенб покачала головой.
— По-моему, нет. Дети здоровы. В доме ничего не произошло,
кроме, конечно, смерти Нофрет, но вряд ли Сатипи будет горевать по этому
поводу, — сухо заключила она.
— Да, конечно, — чуть улыбнулся Яхмос. — Скорее, наоборот.
Кроме того, это началось не после смерти Нофрет, а до нее.
Сказал он это не совсем уверенно, и Ренисенб быстро
взглянула на него. Тогда Яхмос тихо, но настойчиво повторил:
— До смерти Нофрет. Тебе не кажется?
— Я заметила это только после ее смерти, — задумчиво
ответила Ренисенб.
— И Сатипи тебе ничего не говорила? Ты твердо помнишь?
Ренисенб опять покачала головой.
— Знаешь, Яхмос, по-моему, Сатипи и вправду нездорова. Мне
кажется, она чего-то боится.
— Боится? — не сумел сдержать удивления Яхмос. А чего ей
бояться? Кого? Сатипи всегда была храброй, как лев.
— Я знаю, — беспомощно призналась Ренисенб. — Мы все так
считали. Но люди, как ни странно, меняются.
— Как, по-твоему, может, Кайт что-нибудь известно? Не
говорила ли Сатипи с ней?
— Разумеется, Сатипи скорей бы сказала ей, чем мне, но,
по-моему, такого разговора между ними не было. Нет, не было, я уверена.
— А что думает Кайт?
— Кайт? Кайт никогда ни о чем не думает. Зато Кайт,
вспомнила Ренисенб, воспользовавшись необычной кротостью Сатипи, забрала себе и
своим детям лучшие из вновь вытканных полотнищ льна, на что никогда бы не
решилась, будь Сатипи в себе. Стены дома рухнули бы от ее крика! То, что Сатипи
безропотно стерпела это, по правде говоря, просто потрясло Ренисенб.
— Ты говорил с Изой? — спросила Ренисенб. — Наша бабушка
очень хорошо разбирается в женщинах и в их настроении.
— Иза посоветовала мне вознести хвалу богам за эту перемену,
только и всего, — с досадой ответил Яхмос. — Можешь не надеяться, сказала она,
что Сатипи долго будет пребывать в таком благодушном настроении.
— А Хенет ты спрашивал? — не сразу решилась подать ему эту
мысль Ренисенб.
— Хенет? — нахмурился Яхмос. — Нет. Я не рискнул бы говорить
с Хенет о таких вещах. Она и так многое себе позволяет. Отец чересчур к ней
снисходителен.
— Я знаю. Она ужасно всем надоела. Тем не менее… — не сразу
нашлась Ренисенб, — Хенет обычно все обо всех знает.
— Может, ты спросишь у нее, Ренисенб? — задумался Яхмос. — А
потом передашь мне ее ответ?
— Пожалуйста.
Улучив минуту, когда они с Хенет оказались наедине, направляясь
к навесу, под которым женщины ткали полотно, Ренисенб попробовала поговорить с
ней о Сатипи. И была крайне удивлена, заметив, что этот вопрос встревожил
Хенет. От ее обычного желания посплетничать и следа не осталось.
Она дотронулась до висящего у нее на шее амулета и
оглянулась.
— Меня это не касается… Мне некогда замечать, кто и как себя
ведет. Это не мое дело. Я не хочу быть причастной к чужой беде.
— К беде? К какой беде?
Хенет бросила на нее быстрый взгляд.
— Надеюсь, ни к какой. Нас это, во всяком случае, не
касается. Нам с тобой, Ренисенб, не в чем себя упрекнуть. Это-то меня и
утешает.
— Ты хочешь сказать, что Сатипи… О чем ты говоришь?
— Ни о чем. И, пожалуйста, Ренисенб, не пытайся у меня
что-то выведать. Я в этом доме почти на положении служанки, и мне не пристало
высказывать свое мнение о том, к чему я не имею никакого отношения. Если хочешь
знать, то я считаю, что перемена эта нам на благо и, если все так и останется,
значит, нам везет. А теперь, Ренисенб, мне некогда, я должна присмотреть, чтобы
на полотне была поставлена правильная метка. Эти беспечные служанки только
болтают и смеются, вместо того чтобы работать как следует.
И она стремглав бросилась под навес, а Ренисенб медленно
двинулась обратно к дому. Она незамеченной вошла в покои Сатипи, и та с воплем
вскочила с места, когда Ренисенб тронула ее за плечо.
— О, как ты меня напугала! Я думала…
— Сатипи, — обратилась к ней Ренисенб, — что случилось?
Может, ты скажешь мне? Яхмос беспокоится о тебе и…
