Сатипи прижала пальцы к губам. А потом, заикаясь и испуганно
расширив глаза, прошептала:
— Яхмос? А что… Что он сказал?
— Он обеспокоен. Ты кричишь во сне…
— Ренисенб! — схватила ее за руку Сатипи. — Я кричала… Что я
кричала?
Ее глаза, казалось, от страха вот-вот вылезут из орбит.
— Яхмос считает… Что он тебе сказал?
— Мы оба считаем, что ты либо нездорова, либо чем-то
расстроена.
— Расстроена? — еле слышно повторила Сатипи с какой-то
странной интонацией.
— Ты в самом деле чем-то расстроена, Сатипи?
— Может быть… Не знаю. Дело не в этом.
— Я знаю. Ты чего-то боишься, верно?
Взгляд Сатипи стал холодно-неприязненным.
— К чему ты это говоришь? Почему я должна чего-то бояться?
Что может меня пугать?
— Не знаю, — ответила Ренисенб. — Но ведь это так, правда?
Сделав над собой усилие, Сатипи обрела прежнюю заносчивость.
— Я никого и ничего не боюсь! — вскинув голову, заявила она.
— Как ты смеешь строить такие предположения, Ренисенб! И я не потерплю, чтобы
вы с Яхмосом вели обо мне разговоры. Яхмос и я, мы хорошо понимаем друг друга.
— Она помолчала, а потом резко заключила:
— Нофрет умерла — и тем лучше, — вот что я тебе скажу.
Можешь передать это всем, кто спрашивает, что я думаю по этому поводу!
— Нофрет? — удивленно переспросила Ренисенб. Сатипи пришла в
ярость — такой она часто была прежде.
— Нофрет, Нофрет, Нофрет! Меня тошнит от этого имени! Слава
богам, больше не придется слышать его в нашем доме!
Ее голос поднялся до самых высоких нот, как бывало раньше,
но как только в комнате появился Яхмос, она сразу сникла.
— Замолчи, Сатипи, — сурово приказал он. — Если тебя услышит
отец, опять будут неприятности. Почему ты так глупо ведешь себя?
Еще больше, чем суровый и недовольный тон Яхмоса, удивило
Ренисенб поведение Сатипи.
— Прости меня, Яхмос… — кротко пролепетала она. — Я не
подумала…
— Впредь будь более осмотрительной! Вы с Кайт и так
достаточно натворили глупостей. Чувства меры нет у вас, женщин!
— Прости… — снова пролепетала Сатипи.
Решительным шагом, словно удачная попытка хоть раз в жизни
утвердить свою власть пошла ему на пользу, Яхмос вышел из покоев.
Ренисенб решила побывать у старой Изы. Может, бабушка,
подумалось ей, посоветует что-нибудь разумное.
Однако Иза, которая со вкусом расправлялась с огромной
кистью винограда, отнеслась к этому вопросу крайне несерьезно.
— Сатипи? К чему вся эта шумиха вокруг Сатипи? Вам что, так
нравилось, когда она вас поносила и всеми помыкала в доме, что вы враз
растерялись, как только она стала вести себя примерно? — И, выплюнув
виноградные косточки, добавила:
— Во всяком случае, долго это не протянется, если, конечно,
Яхмос не примет мер.
— Яхмос?
— Да. Надеюсь, Яхмос наконец пришел в себя и как следует
поколотил Сатипи. Ей это и требовалось — она из тех женщин, которым по душе
хорошая трепка. Яхмос, кроткий и не помнящий зла, должно быть, был для нее
немалым испытанием.
— У Яхмоса золотое сердце, — возмутилась Ренисенб. — Он
добрый и нежный, как женщина, если женщины вообще способны быть нежными, словно
сомневаясь, добавила она.
— Хоть и несколько запоздалая, но верная мысль, внучка, —
усмехнулась Иза. — Нет, никакой нежности в женщинах нет, а если есть, то помоги
им, Исида! И очень немногие женщины хотели бы иметь доброго и нежного мужа. Им
скорее нужен красивый и буйный грубиян, вроде Себека. Такой им больше по душе.
Или смышленый молодой человек, вроде Камени, а, Ренисенб? Такой не даст собой
командовать. И любовные песни он недурно распевает, а? Хи-хи-хи.
Щеки у Ренисенб зарделись.
— Не понимаю, о чем ты, — с достоинством заявила она.
— Вы думаете, старая Иза ни о чем не догадывается.
Догадываюсь! — Она подслеповато всматривалась в Ренисенб. — Догадываюсь раньше
тебя, дитя мое. Не сердись. Так устроена жизнь, Ренисенб. Хей был тебе славным
братом, но он уплыл в своей лодке к тем, кому приносят жертвы. Сестра найдет
себе нового брата, который будет пронзать рыбу копьем в нашей реке Ниле — не
берусь утверждать, что Камени для этого очень подходит. Его больше привлекают
тростниковая палочка и свиток папируса, хотя он и хорош собой и умеет петь
любовные песни. Но при всех его достоинствах я не думаю, что он тебе пара. Мы
ничего о нем не знаем, кроме того, что он явился из Северных Земель. Имхотепу
он по душе, но это ничего не значит, ибо я всегда считала Имхотепа дураком.
Лестью его можно в два счета обвести вокруг пальца. Посмотри на Хенет!
— Ты неправа, — возмутилась Ренисенб.
— Ладно, пусть неправа. Твой отец не дурак.
— Я не про это. Я хотела сказать…
— Я знаю, что ты хотела сказать, дитя мое, — усмехнулась
Иза. — Ты просто шуток не понимаешь. Ты даже представить себе не можешь, до
чего приятно, давно покончив со всей этой любовью и ненавистью между братьями и
сестрами, есть отлично приготовленную жирную перепелку или куропатку, пирог с
медом отменного вкуса, блюдо из порея с сельдереем, запивая все это сирийским
вином, и не иметь ни единой на свете заботы. Смотреть, как люди приходят в
смятение, испытывают сердечную боль и знать, что тебя это больше не касается.
Видеть, как мой сын совершает одну глупость за другой из-за молоденькой
красотки и как она восстанавливает против себя всю его семью, и хохотать до
упаду. Должна тебе признаться, мне эта девушка была в некотором роде по душе. В
ней, конечно, сидел сам дьявол: как она умела нащупать у каждого его больное
место! Себек превратился в пузырь, из которого выпустили воздух, Ипи напомнили,
что он еще ребенок, а Яхмос устыдился того, что он под каблуком у жены. Она
заставила их увидеть себя со стороны, как видят свое отражение в воде. Но
почему она ненавидела тебя, Ренисенб? Ответь мне.
— Разве она меня ненавидела? — удивилась Ренисенб. — Я
как-то даже предложила ей дружить.
— И она отказалась? Правильно. Она тебя ненавидела,
Ренисенб. — Иза помолчала, а потом вдруг спросила:
— Может, из-за Камени?
Ренисенб покраснела.
— Из-за Камени? Я не понимаю, о чем ты.
— Она и Камени оба приехали из Северных Земель, — задумчиво
сказала Иза, — но Камени смотрел на тебя, когда ты шла по двору.
