Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой.
— Нет, Хори, я пойду одна.
— Но почему, Ренисенб? Разве ты не боишься?
— Боюсь, — ответила Ренисенб. — Но все равно это нужно
сделать. В доме все дрожат от страха. Они сбегали в храм, купили амулетов, а
теперь кричат, что нельзя ходить по тропинке в час заката. Нет, не чудо
заставило Сатипи пошатнуться и упасть со скалы, а страх, страх перед
злодеянием, которое она совершила. Потому что лишить жизни того, кто молод и
силен, кто наслаждается своим существованием — это злодеяние. Я же ничего
дурного не совершала, и, даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не
может причинить мне зла. Я в этом убеждена. И, кроме того, лучше умереть, чем
постоянно жить в страхе, поэтому я постараюсь преодолеть свой страх.
— Слова твои полны отваги, Ренисенб.
— На словах я, сказать по правде, более бесстрашна, чем на
деле, — призналась Ренисенб и улыбнулась. Она встала. — Но произнести их было
приятно.
Хори тоже поднялся на ноги и встал рядом.
— Я запомню твои слова, Ренисенб. И как ты вскинула голову,
когда произносила их. Они свидетельствуют об искренности и храбрости, которые,
я всегда чувствовал, живут в твоем сердце.
Он взял ее за руку.
— Послушай меня, Ренисенб! Посмотри отсюда на долину, на
реку и на тот берег. Это — Египет, наша земля. Разоренная войнами и
междоусобицами, разделенная на множество мелких царств, но скоро, очень скоро
она станет единой — Верхний и Нижний Египет снова объединятся в одну страну,
которая, я верю и надеюсь, обретет былое величие. И в тот час Египту
понадобятся мужчины и женщины с сердцем, полным отваги, женщины вроде тебя,
Ренисенб. А мужчины не такие, как Имхотеп, которого волнуют только собственные
доходы и расходы, и не такие, как Себек, бездельник и хвастун, и не такие, как
Ипи, который ищет только, чем поживиться, и даже не такие добросовестные и
честные, как Яхмос. Сидя здесь, можно сказать, среди усопших, подытоживая
доходы и расходы, выписывая счета, я осознал, что человеку наградой может
служить не только богатство и утратой — не только потеря урожая… Я смотрю на
Нил и вижу в нем источник жизненной силы Египта, который существовал еще до нашего
появления на свет и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть,
Ренисенб, не имеют такого большого значения. Я всего лишь управляющий у
Имхотепа, но, когда я смотрю вдаль, на Египет, я испытываю такие покой и
радость, что не поменялся бы своим местом даже с нашим правителем. Понимаешь ли
ты, Ренисенб, о чем я говорю?
— По-моему, да. Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те,
кто внизу, я это уже давно знаю. И когда я здесь, рядом с тобой, я испытываю те
же чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем ты
говоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, — показала она, — кажется таким
незначительным — все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого отдыхаешь.
Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:
— Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее..,
есть что-то такое.., не знаю, что именно.., что влечет меня обратно.
Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.
— Я понимаю, — мягко сказал он. — Песни Камени.
— Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.
— Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишь
его пение здесь, не сознавая этого. Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.
— Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могу
слышать его пение здесь? Так далеко от дома?
Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка в его
глазах озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что не
могла понять его.
Глава 13
Первый месяц Лета, 23-й день
1
— Можно мне поговорить с тобою, Иза? Иза напряженно
вгляделась в фигуру, появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкой
на лице стояла Хенет.
— В чем дело? — с неприязнью в голосе спросила Иза.
— Да так, пустяки, по-моему, но я решила, что лучше
спросить…
— Входи, — прервала ее объяснения Иза. — А ты, — постучала
она палкой по плечу маленькой черной рабыни, которая нанизывала бусины на
нитку, — отправляйся на кухню. Принеси мне оливок и гранатового соку.
Девчушка убежала, и Иза нетерпеливо кивнула Хенет.
— Я хотела показать тебе вот это, Иза. Иза уставилась на
предмет, который протягивала ей Хенет. Это была небольшая шкатулка для
украшений с выдвижной крышкой, которая запиралась на две застежки.
— Ну и что?
— Это ее. Я нашла эту шкатулку только что — в ее покоях.
— О ком ты говоришь? О Сатипи?
— Нет, нет, Иза. О другой.
— О Нофрет, хочешь ты сказать? Ну и что?
— Все ее украшения, горшочки с притираниями и сосуды с
благовониями, словом, все было замуровано вместе с ней.
Иза расстегнула застежки и открыла шкатулку. В ней лежала
нитка бус из мелкого сердолика и половинка покрытого зеленой глазурью амулета,
который, по-видимому, разломали умышленно.
— Ничего здесь особенного нет, — сказала Иза. — Наверное, не
заметили, когда собирали вещи.
— Бальзамировщики забрали все.
— Бальзамировщики заслуживают доверия не больше, чем все
остальные. Забыли, и все.
— Говорю тебе, Иза: этого не было в комнате, когда я туда
заходила.
Иза пристально взглянула на Хенет.
— Что ты хочешь сказать? Что Нофрет вернулась из Царства
мертвых и обитает у нас в доме? Ты ведь не глупа, Хенет, хотя иногда и
прикидываешься дурочкой. Зачем тебе надо распространять эти сказки?
Хенет многозначительно покачала головой.
— Мы все знаем, что случилось с Сатипи и почему.
— Возможно, — согласилась Иза. — Не исключено, что кое-кто
из нас даже знал об этом раньше. А, Хенет? Я всегда считала, что тебе лучше
других известно, как Нофрет повстречалась со своей смертью.
— О Иза, неужто ты способна подумать…
— А почему бы и нет? — перебила ее Иза. — Я не боюсь думать,
Хенет. Я видела, как последние два месяца Сатипи, крадучись, ходила по дому до
смерти перепуганная, и со вчерашнего дня меня мучает мысль, что кто-то,
наверное, знал, что Нофрет убила она, и этот кто-то угрожал Сатипи рассказать
об этом Яхмосу, а может, и самому Имхотепу…
