— И три нитки бус с львиными головами из золота — это мой
подарок, — признался Имхотеп. — Такого ожерелья больше ни у кого в доме нет.
Оно было дорогим и необычным. Все ее украшения, кроме дешевых бус из сердолика,
были погребены вместе с ней и замурованы в гробнице.
Он воздел руки к небу.
— За что мне столь жестокая кара? За что преследует меня и
мстит мне женщина, к которой я благоволил, которую с почетом ввел в свой дом, а
потом, когда она умерла, должным образом, не скупясь, совершил обряд ее
погребения? Я делил с ней свою трапезу — свидетели могут поклясться в том. Ей
не на что было жаловаться — я делал для нее больше, чем следует и подобает, и
готов был пожертвовать ради нее благополучием кровных своих сыновей. Почему же
приходит она из Царства мертвых, чтобы карать меня и мою семью?
— Мне кажется, — задумчиво отозвался Мерсу, — что усопшая не
желает зла тебе. В вине, когда ты его пил, яда не было. Кто из твоей семьи
нанес покойной тяжкое оскорбление?
— Женщина, которая сама уже умерла, — ответил Имхотеп.
— Понятно. Ты говоришь о жене твоего сына Яхмоса?
— Да. — Имхотеп помолчал, а потом снова воззвал:
— Что мне делать, достопочтенный Мерсу? Как
воспрепятствовать злой воле усопшей, которая жаждет мести? Будь проклят тот
день, когда я впервые привел эту женщину к себе в дом!
— Да, будь проклят тот день! — низким голосом отозвалась
Кайт, появившись в дверях, ведущих в женские покои.
Глаза ее опухли от слез, а на невыразительном лице
запечатлелась такая сила и решительность, что оно стало значительным. Низкий и
хриплый голос ее дрожал от гнева.
— Будь проклят тот день, когда ты привел Нофрет в наш дом,
Имхотеп, ибо тем самым ты обрек на смерть самого умного и самого красивого из
своих сыновей! Она убила Сатипи и Себека, она чуть не отправила на тот свет
Яхмоса. Кто следующий? Пощадит ли она детей — она, которая посмела толкнуть мою
маленькую Анх? Нужно что-то предпринять, Имхотеп!
— Да, нужно что-то предпринять, — эхом отозвался Имхотеп, с
мольбой глядя на жреца.
Жрец с полным пониманием кивнул головой.
— Пути и способы существуют, Имхотеп. Владея
доказательствами того, что произошло, мы можем начать действовать. Я имею в
виду твою покойную жену Ашайет. Она была родом из влиятельной семьи. Она может
воззвать к могущественным силам в Царстве мертвых, которые встанут на твою
защиту и над которыми у Нофрет нет власти. Будем держать совет, как приступить
к исполнению нашего замысла.
— Только не советуйтесь чересчур долго, — коротко
рассмеялась Кайт. — Мужчины все одинаковы. Да, даже жрецы. Рабски следуют
правилам и законам. Торопитесь, говорю я вам, иначе смерть поразит еще
кого-нибудь в нашем доме.
С этими словами она скрылась в женских покоях.
— Хорошая женщина, — пробормотал Имхотеп. — Преданная мать,
послушная жена, но порой она ведет себя неподобающим образом по отношению к
главе дома. Конечно, в такую минуту это простительно. Мы все потрясены и не
отдаем отчета своим поступкам.
Он обхватил голову руками.
— Некоторые из нас слишком часто не дают отчета своим
поступкам, — заметила Иза.
Имхотеп бросил на нее раздраженный взгляд. Лекарь собрался
уходить, и Имхотеп проводил его до галереи, выслушивая последние наставления о
том, как следует ухаживать за больным Яхмосом.
Ренисенб вопросительно взглянула на бабушку. Иза сидела
неподвижно. Выражение хмурой задумчивости на лице было столь необычно для нее,
что Ренисенб робко спросила:
— О чем ты задумалась, бабушка?
— Ты нашла точное слово, Ренисенб. В нашем доме происходят
такие странные события, что нельзя не задуматься.
— И правда, события ужасные. Мне так страшно, — вздрогнув,
призналась Ренисенб.
— И мне тоже, — сказала Иза. — Хотя, быть может, совсем по
другой причине.
И привычным движением сдвинула набок накладные волосы.
— Но Яхмос выжил, — заметила Ренисенб. — Все обошлось.
— Да, — кивнула Иза. — Главный лекарь успел к нему вовремя.
В другой раз ему может не повезти.
— По-твоему, такое может случиться снова?
— Я думаю, что Яхмосу, тебе, Ипи, да, пожалуй, и Кайт
следует быть очень осторожными в еде и питье. Пусть сначала кто-нибудь из рабов
пробует каждое блюдо.
— А тебе, бабушка?
Иза улыбнулась своей иронической улыбкой.
— Я, Ренисенб, старуха и люблю жизнь так, как умеют ее
любить старики, наслаждаясь каждым часом, каждым мигом, которые им еще суждено
прожить. Изо всех нас больше всего возможности остаться в живых у меня, потому
что я куда более осторожна, нежели вы.
— А мой отец? Не может же Нофрет желать зла моему отцу?
— Твоему отцу?.. Не знаю… Да, не знаю. Я пока не во всем
разобралась. Завтра, когда я как следует все продумаю, я еще раз поговорю с
пастухом. В его рассказе есть что-то такое…
И, нахмурившись, она умолкла. Потом, вздохнув, поднялась и,
опираясь на палку, заковыляла к себе, А Ренисенб направилась в покои, где лежал
брат. Он спал, и она тихо вышла. Постояв секунду в нерешительности, она пошла к
Кайт. И, незамеченная, остановилась на пороге, наблюдая, как Кайт, напевая,
укачивает ребенка. Лицо Кайт снова было спокойным и безмятежным — настолько,
что на мгновенье все трагические события последних суток показались Ренисенб
лишь сном.
Она вернулась в свои покои. На столике среди коробочек и
горшочков с маслами и притираниями лежала принадлежавшая Нофрет маленькая
шкатулка для украшений.
Ренисенб смотрела на нее, держа на ладони, и думала. Этой
шкатулки касалась Нофрет, брала ее в руки. Она принадлежала ей.
И снова жалость к Нофрет охватила Ренисенб. Нофрет была
несчастна. И, наверное, держа эту шкатулку в руках и думая о том, как она
несчастна, разжигала в себе злобу и ненависть… Даже сейчас эта ненависть не
угасла… Нофрет еще жаждет мести… О, нет, нет!
Почти машинально Ренисенб расстегнула обе застежки и
сдвинула крышку. Внутри лежали сердоликовые бусы, половинка разломанного надвое
амулета и что-то еще…
Сердце у Ренисенб отчаянно колотилось, когда она вынула из
шкатулки ожерелье из золотых бусинок с золотыми львами, свисающими посередине…
Глава 15
Первый месяц Лета, 30-й день
1
