Кайт смотрела на нее с любопытством.
— Чего хочешь ты, Ренисенб? Я не понимаю. Ренисенб ничего не
ответила. Как облечь в слова то, что она сама едва понимала? Оглядевшись, она
как бы заново увидела обнесенный стенами двор, ярко раскрашенные столбы
галереи, неподвижную водную гладь водоема, стройную беседку, ухоженные
цветочные клумбы и заросли папируса. Кругом мир и покой, доносятся давно
ставшие привычными звуки: щебет детей, хриплые пронзительные голоса служанок в
доме, отдаленное мычание коров. Бояться нечего.
— Отсюда не видно реки, — рассеянно произнесла она.
— А зачем на нее смотреть? — удивилась Кайт.
— Не знаю, — ответила Ренисенб. — Наверное, я сказала
глупость.
Перед ее мысленным взором отчетливо встала панорама зеленых
полей, покрытых густой сочной травой, позади которых раскинулась уходящая за
горизонт даль удивительной красоты, сначала бледно-розовая, а потом
аметистовая, разграниченная посредине серо-серебристой полосой — Нилом…
У нее перехватило дыхание от этого богатства красок. Все,
что она видела и слышала вокруг, исчезло, сменившись чувством безграничного
покоя и безмятежности…
«Если повернуть голову, — сказала она себе, — то я увижу
Хори. Он оторвется от своего папируса и улыбнется мне… Скоро сядет солнце,
станет темно, я лягу спать… И придет смерть».
— Что ты сказала, Ренисенб?
Ренисенб вздрогнула. Она не знала, что говорит вслух. И
теперь, очнувшись, вернулась к действительности. Кайт с любопытством смотрела
на нее.
— Ты сказала «смерть», Ренисенб. О чем ты думала?
— Не знаю, — покачала головой Ренисенб. — Я вовсе не… — Она
снова огляделась вокруг. Как приятна была эта привычная сцена: плещется вода,
рядом играют дети. Она глубоко вздохнула.
— Как здесь спокойно. Нельзя даже представить себе, что
может случиться что-то страшное.
Но именно здесь возле водоема на следующее утро нашли Ипи.
Он лежал лицом в воде — чья-то рука, окунув его голову в водоем, держала ее
там, пока он не захлебнулся.
Глава 18
Второй месяц Лета, 10-й день
1
Имхотеп сидел, бессильно ссутулившись. Выглядел он гораздо
старше своих лет — убитый горем, сморщенный, жалкий старик. На лице застыла
растерянность и смятение.
Хенет принесла ему еду и с трудом уговорила поесть.
— Тебе нужно поддерживать свои силы, Имхотеп.
— Зачем? Кому нужны эти силы? Ипи был сильным, сильным и
красивым — а теперь он лежит мертвый… Мой сын, мой горячо любимый сын!
Последний из моих сыновей.
— Нет, нет, Имхотеп, у тебя есть еще Яхмос, твой добрый
Яхмос.
— Как долго он проживет? Он тоже обречен. Мы все обречены.
Что за несчастье обрушилось на наш дом? Я и представить себе не мог, что
ожидает нас, когда привел в свой дом наложницу. Ведь я поступил по обычаю,
одобренному людьми и богами. Я почитал эту женщину. За что же мне такая кара?
Или это месть Ашайет? Она не хочет даровать мне прощения? Она не вняла моему
посланию, ибо беда не покидает наш дом.
— Нет, нет, Имхотеп, не говори так. Прошло еще совсем
немного времени с тех пор, как урну с посланием поставили в поминальном зале.
Разве мы не знаем, как долго вершатся у нас дела, требующие правосудия? Как их
без конца откладывают в суде при дворе правителя и как еще дольше приходится
ждать, пока они попадут в руки визиря? Правосудие вершится медленно и в царстве
живых, и в Царстве мертвых, но в конце концов справедливость восторжествует.
Имхотеп недоверчиво покачал головой. И тогда Хенет
продолжала:
— Кроме того, Имхотеп, ты должен помнить, что Ипи не сын
Ашайет, его родила тебе твоя сестра Ипи. Станет ли Ашайет так о нем печься? Вот
с Яхмосом все будет по-другому. Яхмос поправится, потому что за него похлопочет
Ашайет.
— Должен признаться, Хенет, твои слова меня утешают… В том,
что ты говоришь, есть правда. К Яхмосу и вправду с каждым днем возвращаются
силы. Он хороший, надежный сын, но Ипи, такой отважный, такой красивый… — И
Имхотеп снова застонал.
— Увы! Увы! — с участием всхлипнула Хенет.
— Будь проклята эта Нофрет с ее красотой! И зачем только
довелось мне ее увидеть!
— Сущая правда, господин. Настоящая дочь Сета, я сразу
поняла! Обученная колдовству и злым наговорам, нечего и сомневаться.
Послышался стук палки, и в главные покои, прихрамывая, вошла
Иза.
— Все в этом доме с ума посходили, что ли? — иронически
фыркнула она. — Что, вам делать больше нечего, как осыпать проклятьями
приглянувшуюся тебе бедняжку, которая развлекалась тем, что пакостила и
досаждала глупым женам твоих сыновей, потому что они по своей дурости сами ее
на это толкали?
— Пакостила и досаждала? Вот, значит, как ты это называешь,
Иза, когда из трех моих сыновей двое погибли, а один умирает? И ты, моя мать,
еще упрекаешь меня!
— По-видимому, кому-то следует это сделать, ибо ты
закрываешь глаза на то, что происходит на самом деле. Выкинь из головы глупую
мысль о том, что все это творится по злому умыслу убитой женщины. Рука живого
человека держала голову Ипи в воде, пока он не захлебнулся, и та же рука
насыпала яд в вино, которое пили Яхмос и Себек. У тебя есть враг, Имхотеп, он
здесь, в доме. А доказательством этому то, что с тех пор, как по совету Хори,
еду Яхмосу готовит Ренисенб или раб под ее наблюдением, и она сама эту еду ему
относит, с тех пор, говорю тебе я, Яхмос с каждым днем обретает здоровье и
силу. Перестань быть дураком, Имхотеп, перестань стонать и сетовать, чему в
немалой степени поспешествует Хенет…
— О Иза, ты несправедлива ко мне!
— Чему, говорю я, поспешествует Хенет, потому что она либо
тоже дура, либо у нее на то есть причина…
— Да простит тебя Ра, Иза, за твою жестокость к бедной
одинокой женщине!
Но Иза, угрожающе потрясая палкой, продолжала:
— Соберись с силами, Имхотеп, и начни думать, Твоя покойная
жена Ашайет, которая была славной и неглупой женщиной, может, и использует свое
влияние на том свете, чтобы помочь тебе, но уж едва ли она сумеет за тебя
думать. Надо действовать, Имхотеп, ибо если мы этого не сделаем, смерть еще не
раз проявит себя.
— Враг? Враг из плоти и крови в моем доме? Ты вправду этому
веришь, Иза?
— Конечно, верю, потому что здравый смысл подсказывает мне
только это.
— И, значит, нам всем грозит опасность?
