— Конечно. Но не от злых духов или колдовства, а от
человека, который сыплет яд в вино или крадется вслед за мальчишкой,
возвращающимся из селения поздно вечером, и сует его головой в водоем.
— Для этого требуется сила, — задумчиво проронил Имхотеп.
— По-видимому, да, но я не очень в этом убеждена. Ипи
напился в селении пива, плохо соображал, зато был самоуверен и бахвалился не в
меру. Возможно, он вернулся домой, с трудом держась на ногах, и, когда встретил
человека, который заговорил с ним, не испугался и сам наклонился к воде
ополоснуть лицо. В таком случае большой силы не требуется.
— Что ты хочешь сказать, Иза? Что это сделала женщина? Нет,
не могу поверить. Все, что ты говоришь, невероятно. В нашем доме не может быть
врага, иначе мы бы давно о нем знали. По крайней мере, я бы знал!
— Вражда, которая таится в сердце, не всегда написана на
лице.
— Ты хочешь сказать, что кто-то из слуг или рабов…
— Не слуга и не раб, Имхотеп!
— Кто-то из нас? Или Хори и Камени? Но Хори давно стал
членом нашей семьи и заслуживает всяческого доверия. Камени мы почти не знаем,
это правда, но он наш кровный родственник и верной службой доказал свою
преданность. Более того, сегодня утром он пришел ко мне с просьбой отдать ему в
жены Ренисенб.
— Вот как? — проявила интерес Иза. — И что же ты ответил?
— Что я мог ответить? — раздраженно спросил Имхотеп. —
Сейчас для этого неподходящее время. Так я ему и сказал.
— А как он к этому отнесся?
— Он сказал, что, по его мнению, сейчас самое время говорить
о замужестве Ренисенб, потому что ей опасно оставаться в этом доме.
— Интересно, — задумалась Иза. — Очень интересно… А мы-то с
Хори считали… Но теперь…
— Пристало ли устраивать свадебные и погребальные церемонии
одновременно? — возмущенным тоном произнес Имхотеп. — Это неприлично. Вся
провинция будет об этом судачить.
— Сейчас можно позабыть о приличиях, — возразила Иза. — Тем
более что бальзамировщики, по-видимому, поселились у нас навечно. Боги, видно,
благоволят к Ипи и Монту — они прямо разбогатели на нашей беде.
— Повысив свои цены еще на одну десятую, — тотчас подхватил
Имхотеп. — Какая наглость! Они говорят, что их услуги подорожали.
— Нам бы они могли сделать скидку — мы так часто пользуемся
их услугами, — мрачно усмехнулась Иза собственной шутке.
— Дорогая Иза, — в ужасе глянул на нее Имхотеп, — сейчас не
время для веселья.
— Вся жизнь — сплошное веселье, Имхотеп, и смерть смеется
последней. Разве не так говорят на пирах? Ешьте, пейте и веселитесь, ибо завтра
вас уже не будет в живых. Это будто для нас сказано. Вопрос только: кому
суждено умереть завтра?
— Даже слушать тебя страшно. Лучше скажи, что делать?
— Не доверять никому, — ответила Иза. — Это первое и самое
главное. — И повторила: — Никому.
Хенет принялась всхлипывать.
— Почему ты смотришь на меня?.. Уж если кто достоин доверия,
то прежде всего я. Я доказала это долгими годами усердия. Не слушай ее,
Имхотеп.
— Успокойся, дорогая Хенет, естественно, тебе я не могу не
доверять. Я хорошо знаю, что у тебя честное, преданное сердце.
— Ничего ты не знаешь, — возразила Иза. — И никто из нас не
знает. В этом-то вся опасность.
— Ты обвиняешь меня, — ныла Хенет.
— Никого я не обвиняю. У меня нет ни улик, ни доказательств
— одни подозрения.
Имхотеп бросил на нее пристальный взгляд.
— Ты подозреваешь — кого?
— Я уже подозревала раз, потом второй, потом третий, —
медленно произнесла Иза. — Я буду откровенна. Сначала я подозревала Ипи, но Ипи
умер, значит, я ошиблась. Потом я стала подозревать другого человека, но в тот
самый день, когда Ипи умер, мне пришла в голову мысль о третьем…
Она помолчала.
— Хори и Камени в доме? Пошли за ними и вызови Ренисенб из
кухни. Мне нужно кое-что сказать, и пусть меня слышат все в доме.
2
Иза оглядела собравшихся. Она увидела грустный добрый взгляд
Яхмоса, белозубую улыбку Камени, вопрос в глазах Ренисенб, тупое безразличие
Кайт, загадочную непроницаемость на задумчивом лице Хори, раздражение и страх
Имхотепа, у которого от волнения дергались губы, и жадное любопытство и..,
злорадство во взоре Хенет.
«Их лица ни о чем не говорят, — подумала она. — Они выражают
только те чувства, что владеют ими сейчас. Но если моя догадка верна,
преступник должен чем-то себя выдать».
А вслух сказала:
— Я должна сообщить кое-что вам всем. Но прежде здесь, в
вашем присутствии, я хочу поговорить с Хенет.
Лицо Хенет сразу изменилось: с него словно стерли жадное
любопытство и злорадство.
— Ты подозреваешь меня, Иза? — испуганно завизжала она. — Я
так и знала! Ты выдвинешь против меня обвинение, и разве я, бедная и обделенная
умом женщина, сумею защитить себя? Меня будут судить и приговорят к смерти, не
дав раскрыть и рта.
— Раскрыть рот ты успеешь, не сомневаюсь, — усмехнулась Иза
и увидела, как Хори улыбнулся.
— Я ничего не сделала… Я не виновна… — вопила Хенет, все
больше впадая в истерику. — Имхотеп, дорогой мой господин, спаси меня… — Она
распростерлась перед ним на полу, обхватив его колени руками.
Не находя слов от возмущения, Имхотеп гладил ее по голове и
лепетал:
— В самом деле, Иза, я не согласен… Какой позор…
— Я ни в чем ее еще не обвинила, — оборвала его Иза. — Я не
берусь обвинять, когда у меня нет доказательств. Я прошу только, чтобы Хенет
объяснила нам смысл сказанных ею слов.
— Я ничего не говорила…
— Нет, говорила, — заявила Иза. — Сказанное тобою я слышала
собственными ушами, а слух у меня, не в пример зрению, пока еще хороший. Ты
сказала, что знаешь кое-что про Хори. Так вот я у тебя спрашиваю: что тебе
известно про Хори?
— Да, Хенет, — сказал Хори, — что тебе про меня известно?
Скажи нам.
Сидя на корточках, Хенет вытирала глаза. Потом мрачно
окинула всех вызывающим взглядом.
— Ничего мне не известно, — ответила она. — Да и что я могу
знать?
— Именно это нам и хотелось бы услышать от тебя, — сказал
Хори.
