Мы приготовились терпеливо ждать неизвестно сколько, но это не потребовалось, потому что Тузик примчался уже через двадцать минут, причем приплыл со стороны туристического центра на другом берегу – видимо, он там потаскивал продукты с кухни. Он, с ног до головы перепачканный красной краской – она действительно, как и говорил Юрич, оказалась очень стойкой и совсем не смылась, – с визгом бросился на шею хозяйки, которая вцепилась в него, как черт в грешную душу, и принялась целовать его морду, а он тем временем, прижавшись к ней, что-то верещал, словно жаловался на превратности судьбы.
– Ты же мой Тузинька! Ты же мой маленький! Испугался, наверное, когда без мамы остался? Сколько же ты настрадался, бедненький! Изголодался! На вот, покушай!
Держа его одной рукой, второй она протянула ему бананы, и Тузик тут же начал есть.
– Толя, тебе не кажется, что ты ошибся в объекте ревности? Как видишь, я здесь совсем ни при чем! – сказал я, кивая на Клавдию и обезьянку.
– Да не ревновал я! – отмахнулся он. – А что Тузика касается, так он же ей совсем крохотным достался – мать в зоопарке от него отказалась, бывают такие случаи. Клава его из пипетки молоком поила, он у нее на руках и вырос. Он ей как сын!
– А не проще было своего ребенка завести? – спросил я.
– При нашей жизни на колесах? – Он повернулся ко мне и невесело усмехнулся. – Ну ты и сказал!
Между тем от бананов остались только шкурки, и Тузик удовлетворенно заурчал на руках у Клавы, прижавшись к ней и обнимая за шею, а она ласково гладила его, попутно проверяя, можно ли будет избавиться от краски.
– Встреча двух родственников по духу и разуму! – пошутил я.
– Ты прав! Клава у меня не ума палата, но ведь и Маша твоя не лучше! – неожиданно сказал он, и я удивленно на него уставился, а он продолжил: – Она у тебя замечательная женщина, красивая и добрая, душевная и заботливая! Да вот только с рассудком – беда! Ну, скажи ты мне, какой нормальный человек поверит во всю эту чертовщину, барабашек и тому подобное? Ладно бы еще придуривалась! Так нет! Она же совершенно серьезно все это говорила! И даже заплакала, когда оказалось, что это Тузик тут шалил, а не нечистая сила! Мы с Клавой из потомственных цирковых, как у нас говорится – в опилках выросли, так что образование соответствующее, но и моя жена, не говоря уж обо мне, в эту чушь никогда в жизни не поверила бы, а твоя-то небось с образованием высшим? Ну и какая же ему после этого цена? И ведь при всех своих хороших качествах не понимает Маша, что позорит тебя этими бреднями и на посмешище выставляет! Что люди смотрят на тебя с жалостью и удивляются, как ты с такой недалекой женой живешь! Хоть бы уж о тебе подумала, если ей все равно, что о ней самой говорят!
Сзади у нас раздалось гневное фырканье, и я, быстро повернувшись, увидел, что это Маруся возвращается к машине, причем ее спина была прямой, как доска, плечи негодующе подняты, а голова гордо вздернута.
– Извиниться не хочешь? – спросил я у Анатолия.
– Зачем? Я же это специально сказал, чтобы она поняла, как со стороны выглядит, – спокойно ответил он. – Ты бы ведь сам ни за что не решился все это ей в лицо сказать? – Он глянул в мою сторону, и я увидел в его глазах усмешку.
– Честно говоря, нет, – признался я. – Но как ты узнал, что она стоит сзади? У тебя что, глаза на затылке?
– Поработал бы ты с мое с хищниками, они бы там у тебя тоже были, – ответил он и пошел к жене.
– Ну что, бандит? Оторвался по полной? Нахлебался свободы вдоволь? – сказал Анатолий, подойдя к ним и протягивая обезьяне руку.
Тузик тут же как-то уменьшился в размерах и еще теснее прижался к Клаве, а его мордочка сморщилась и приобрела плаксивое выражение, но лапу он все-таки протянул.
– Все! – решительно заявил дрессировщик. – На этом твои похождения закончились! Теперь будешь ходить только на поводке и останешься на неделю без сладкого, чтобы знал, как своевольничать!
Тузик, словно поняв, что ему говорили, тут же возмущенно заверещал, заглядывая Клаве в лицо, а она только гладила его и приговаривала:
– Не бойся, Тузинька! Мама тебя в обиду не даст! Мама тебя любит! – А он тихо поскуливал в ответ.
– Хватит лизаться! Дома поговорите! – заявил Анатолий. – А теперь нам обратно пора! Нас ждут!
Мы погрузились в машину, причем сидевшая рядом с Юричем Маруся демонстративно смотрела только вперед, и я понял, что разговор нам предстоит тот еще, но решил стоять до конца, чтобы она наконец-то поняла, какой идиоткой выглядела со своими бредовыми идеями. Мы подошли к берегу, и тут оказалось, что там нас ждала толпа разгневанных дачников. Едва мы ступили на берег, как на Анатолия – все ясно, это Афонин просветил всех, кто есть кто – со всех сторон посыпались претензии.
– Так вот кто у меня сотовый украл и сломал! – бушевала какая-то женщина.
– А у меня вилку! – поддержала ее другая.
– А у меня пульт от телевизора! – выступил и председатель.
– Но вам же его вернули? – спросил неведомо откуда появившийся участковый, которого я раньше не заметил.
– Ну, вернули! – нехотя согласился тот.
– И он работает? – продолжал вежливо интересоваться милиционер.
– Ну, работает, – вынужденно сказал председатель. – А моральный ущерб?
– Вот именно – моральный ущерб! – хором поддержала его толпа.
Одним словом, люди разошлись вовсю, вымещая пережитый ими страх на хозяевах Тузика, а заодно и на нас, как будто мы тоже были в чем-то виноваты. Клава, прижимая к себе обезьянку, отбрехивалась от наседавших на нее женщин изо всех сил, используя такие выражения, что и сапожники бы позавидовали, и защищала Тузика именно так, как мать защищала бы своего ребенка.
Но тут вмешался Анатолий и, шагнув вперед, чтобы закрыть ее и Тузика, молча обвел всех взглядом. Шум тут же стих, как по мановению волшебной палочки, потому что дрессировщик всем своим существом излучал такую невероятную силу, причем не только физическую, но и духа, что мы все просто кожей почувствовали ее. Да и его взгляд человека, привыкшего каждый день входить в клетку с тиграми и встречать опасность лицом к лицу, заставил людей поспешно отвести глаза и уставиться в землю или в сторону. Как мне потом сказал Богданов, у него, когда он встретился взглядом с Анатолием, невольно коленки дрогнули – столько холода и спокойной решимости было в нем.
– Вы не люди! – в мертвой тишине прозвучали слова дрессировщика, которые он равнодушно ронял безразличным тоном, просто констатируя факт. – Вы хуже зверей! Потому что даже они понимают, что такое детеныш! У вас, видимо, никогда не было своих детей и внуков, раз вы не знаете, что маленькие могут шалить! Да у вас, наверное, и домашних животных не водилось, и вы представления не имеете, что котята могут точить когти о мягкую мебель, а щенки грызть обувь. Вы автоматы! Вы роботы без малейшего проблеска чувства! Вы не способны к состраданию! Вы не в состоянии понять, что испытывала эта кроха, случайно оставшись одна во враждебном мире! Как ей было страшно и одиноко! А еще голодно! А теперь пишите список ваших утрат, и мы его возместим, потому что для нас живое существо важнее денег!
