Ведь по соседству с колесницей Тора благодарные матери и будущие роженицы таскали сани с Фрейром и его чудесным вепрем. Прямо посреди площади вырыли большую яму, в ней на камнях запекли мясо. Женщины громко пели, нарезали баранину, пританцовывали и били в ладоши. Мяса хватало на всех. Крестьяне привезли богатые дары со всех концов Свеаланда. Пожалуй, тут собралось в первый же день Дизаблота человек двести женщин, самых разных. В праздник потерялась разница между женами ярлов и простыми пастушками.
Олав ворвался в самый центр женского сборища, когда вельвы, местные повитухи и знахарки собрались вокруг ямы в большой круг. Они громко запели и повели хоровод. Изо всех сил изображая почтительность, Северянин с трудом вытащил вельву из круга. Пиркке отбивалась и никак не могла взять в толк, кто, зачем и куда ее тащит.
Или умело делала вид, что не понимает.
— Я знаю, что с ним, — заявила вельва, осмотрев мальчика. — Он умрет через шесть дней. Это очень опасно. В нем яд зимней змеи.
— Зимняя змея? — вытаращил глаза Сверкер. — Разве зимой водятся змеи?
— В какое же место она его укусила? — недоверчиво осведомился Горм.
— Я знаю всех змей, — тихо промолвил Сверкер. — Такой здесь не водится.
— Зимняя змея кусает не больно и не оставляет следов, — мрачно ухмыльнулась колдунья. — Ой, Сверкер Северянин, я разве сказала, что зимняя змея водится в Упсале? Разве Пиркке Две Горы так сказала? Разве Пиркке приезжала в вашу усадьбу с обманом? Отчего ты отводишь глаза, Северянин? Оттого, что ты при людях обвинил Пиркке во лжи? Тогда пропусти меня. Я собираюсь повеселиться. Мне пришлось заплатить немалую виру, чтобы попасть на ваш Дизаблот. Мне некогда.
— Прости нас, Пиркке, — через силу проговорил Олав. — Мой брат не хотел тебя обидеть. Мы тебе верим. Только… спаси моего сына.
Даг слышал их разговор словно сквозь шум прибоя. Ему хотелось крикнуть отцу, чтобы тот не верил, не поддавался, потому что коварная старуха врет…
— В Упсале много травников и жрецов, знающих хвори, — упрямо поджала губы финка.
— Они не могут помочь. Ты сказала, он умрет? Вылечи его, прошу тебя. Вылечи моего сына. Я заплачу тебе очень щедро.
— Мне не нужно твое серебро.
Северянин побледнел.
— Ты помнишь, что я тебе говорила? — Голос вельвы стал нежным, как молодая трава. — Ой, я тебе говорила когда-то, что этот мальчик не годится для вашего Золотого Храма. Я говорила тебе, что из него получится сильный колдун, но не жрец Тора. Ты привез его сюда. Ты не послушал старую Пиркке. У Пиркке глупый язык, так подумал ты. Пиркке болтает зря, она старая и потеряла ум, так подумал ты, э? Вот твой Тор и наказал тебя. Кто-то дотронулся до твоего сына. Этого достаточно, чтобы яд зимней змеи проник под кожу. Теперь его никто не спасет. Попрощайся с ним и будь мужчиной. Мальчику осталось шесть или семь дней.
— Ты можешь его спасти? — не поднимая глаз, спросил Северянин.
— Если заберу с собой. — Голос вельвы стал еще мягче. — Я положу ему под рубашку вот что…
Некрасивая рябая женщина с одутловатым лицом словно из воздуха достала корзинку. В корзинке безостановочно крутился и шипел маленький лемминг. Пиркке взяла лемминга двумя пальцами, поднесла к светильнику. Олав и другие мужчины невольно вздрогнули. У несчастного зверька не было задних лапок, поэтому он мог лишь кусаться и медленно подволакивать тельце.
— Далеко не уползет, — словно услышав мысли окружающих, хохотнула колдунья. — Я положу его мальчику на грудь. Пусть он держит зверя. Пока сердце этого лемминга бьется, мальчик не умрет.
— А потом что?
— Я отвезу его в Финнмарк. К себе, в горы. Там я его вылечу.
— Что ты хочешь за это? — Олав покосился на синюшнюю физиономию Дага. Кузнецу не верилось, что парнишка проживет семь дней.
— Не нужна плата. Я буду его учить. Через два года он вернется к тебе, Олав Северянин. Если захочет.
— Как так? Как «если захочет»?
— Он станет учеником нойды. Ты слышал, Северянин, кто такой нойда? — Вельва усмехнулась одним ртом, глаза ее оставались пустые и холодные. — Многие, очень многие мечтают стать учениками нойды. Когда нойда берет мальчика, тот обычно не хочет возвращаться домой.
Кто-то из родичей охнул, женщины в испуге зашептались. Пиркке все еще держала безногого лемминга в кулаке.
— Я слышал. Так зовется у вас черный колдун, который может говорить с мертвыми?
— Нойда Укко многое может. Для него открыты многие тайны. Если он выбирает ученика, он никогда не ошибается.
— Он отберет у Дага память? Тогда какая разница, вылечишь ты его или нет, если мой сын не захочет возвращаться домой? — набычился Олав.
— Ты потерял рассудок, Северянин, раз так дерзко говоришь с самой вельвой, — зашептала приемная мать Ингрид. — Ты должен быть счастлив и благодарен…
— Хорошо, — через силу кивнул кузнец. — Вылечи моего сына.
Пиркке торжествующе улыбнулась, склонившись над мальчиком. Только он один видел ее улыбку. Вельва положила лемминга Дагу на грудь и сверху скрестила безвольные руки мальчика. Зверек покрутился немного, потыкался влажным носом и затих. От него шло какое-то необъяснимое успокаивающее тепло. Дагу даже показалось, что облегчилось дыхание.
— Доброе знамение, — прошептала помощница вельвы. Ее звали Юкса, Даг уже успел запомнить ее имя. — Лемминг не сбежал, мальчик понравился ему.
— Теперь держи его крепко, — приказала вельва. — Ой, парни, заверните его в теплую одежду. И дайте нам в дорогу копченого мяса, побольше. А еще лосося и зайчатины.
— Мы все вам дадим, — засуетился Сверкер, делая знаки слугам. — Только поезжайте как можно быстрее! Может быть, надо отправить с вами несколько дренгов?
— Зачем? — хихикнула вельва. — Охранять нас не надо. Я никого не боюсь. Лучше зарежь пару петухов, Северянин, и подари своим асам. Пусть сделают так, чтобы на перевалах нас не встретила непогода.
— Все сделаю… — Олав проводил сына, сам уложил в сани. — Будь мужчиной, Даг. Не забывай нас. Ты вернешься. Я верю, ты вернешься.
От напряжения у Дага из глаз потекли слезы, но он так и не сумел ничего вымолвить. Только свистел сквозь опухшее горло, как ветер в дупле. Лемминг горячим комочком пригрелся на груди.
— Может, мы зря ей поверили? — кусая ус, вполголоса предположил Горм. Скальд стоял на дороге и глядел вослед уносящимся саням. — А вдруг она не вернет мальчишку?
— Горм, мальчик все равно бы умер, — успокоили верные хускарлы.
— И это верно, — согласился бывший викинг.
Белые олени бежали резво. Не успели родичи Ингрид и глазом моргнуть, как разукрашенные сани пронеслись по Упсале, миновали крайние дома и вырвались на речной простор. Следом за первыми санями, откуда ни возьмись, пристроились еще одни. И еще одни. Это две другие финские вельвы, подружки Пиркке, торопились унести ноги с праздника. Никто не заметил, что вельвы покинули Упсалу, у свеев имелась куча более важных забот. Гремели барабаны и бубны, далеко разносились писк флейт и гортанный вой волынок, искры от громадных костров освещали лесистые склоны холмов далеко вокруг.
