Вначале Даг гордо отказывался от работы, но у вельвы разговор короток. Кто не работник — тот сидит голодный! И Северянин скрепя сердце рассудил, что лучше притвориться послушным. А сбежать даже лучше по весне, а не в снежную пору! По первости обработка шкур далась тяжело. Парнишка содрал ладони, нажил кучу ссадин до локтей, пока навострился отделять от кожи жилы, грязь и жир. Оленью кожу следовало трижды прочистить, причем с обеих сторон, и что самое обидное — Нелюба выступала на стороне хозяйки. Она строго и усердно просматривала за Дагом готовые куски, возвращала на доработку и никогда не сердилась на его ругань.
— Я приехал, чтобы стать колдуном, а не кожевенником! — упирался Северянин.
— Так в оленях — вся жизнь, — не обижалась Нелюба. — Какой из тебя нойда, если среди лопарей прожить не сможешь? Вначале — себе на зиму заготовь и оленям впрок набери, припрячь. Матушка-хозяйка тебя учит, а ты, дурной, отбиваешься!
— Я все равно уйду. Меня обманули, — надувал губы Даг. Но скребок в руки брал и упрямо тер непослушную крепкую шкуру.
После зачистки Нелюба забирала шкуру, укрепляла ее врастяг на специальной раме и ставила в сухое место надолго. Потом шкуры резали, но не вымачивали, как это делали шведские кожевенники.
Одним словом, силой в руках Даг мог похвастать. А вот ноги сразу подвели. От долгого сидения и лежания колени подогнулись, и Северянин упал. Он снова поднялся, подтягиваясь за ветки, и снова упал. Даг лежал и уныло вспоминал, в какую сторону ушла проклятая колдунья. Однако Пиркке Две Горы умела ходить, не оставляя следов.
Встать парень сумел с четвертой попытки. Первые шаги дались мучительно тяжело. Когда совсем стемнело, Даг ухитрился преодолеть расстояние до соседнего дерева. Следующей целью он наметил кривую ель, росшую шагах в двадцати.
Но сил хватило шагов на девять, дальше непослушные ноги завязались в узел, Даг неудачно рухнул на косогоре и покатился куда-то по острым корням. Его падение остановила другая ель, крайне удачно выросшая прямо на пути. Во рту стало кисло. Даг выплюнул на ладонь последний молочный зуб. Собственно, этот зуб все равно давно должен был выпасть, но упрямо цеплялся за свое место.
— Клянусь молотом Тора, — прохрипел мальчишка, отплевываясь от хвои и сосулек. — Я ее убью. Я их всех убью!
Хотя более благоразумной частью сознания понимал, что убить никого не получится, потому что первым, кто рассердится, будет отец. Что ни говори, а Олав Северянин заключил честную сделку, и к сбежавшему из обучения сыну будут относиться как к презренному запечнику.
Он вставал и падал, и снова вставал, сбивая в кровь колени и больно закусывая губы. В одном Даг совершенно не сомневался — это в выбранном направлении.
Луна повисла голодным ртом над кривым горизонтом, когда Даг вышел к жилищу вельвы. У входа в избушку стоял чум, а у чума — человек, вырезанный из березы. Северянина уже познакомили с громовиком Юмалой. Бог был довольно топорно выдолблен из березового ствола, перевернутого «вверх ногами». Поэтому голову создавали из корней, и она получилась не слишком-то человеческая. В правой руке громовик цепко сжимал молот, между корявых его ушей торчал обломок кремня.
Даг сердито пнул уродца кулаком. Парню хотелось рычать и кататься по земле.
— Это же Юмала! — каркнула из избы Юкса. — Как можно так непочтительно трогать самого громовика? Ты разве не боишься, что он обратит тебя в пепел?
Даг не слишком разобрал ее невнятную речь, язык финки все же сильно отличался от того, на котором говорили в семье Олава Северянина. Но одно он понял точно — березового человека почему-то надо бояться.
— Я никого не боюсь, — прорычал Даг.
Юкса покачала головой. Было непонятно, сердится она или одобряет столь дерзкие речи.
— Громовик может сжечь любого, — тихо пояснила она. — Много лет назад он сжег мою сестру за то, что она не боялась и одна вышла ночью в поле. Когда громовик Юмала ночами гуляет, в лесу еще можно ходить, но поля — в его власти.
— Мой дядя Свейн очень храбрый, — подумав, ответил Даг. — Мой дядя Свейн говорит, что умрут все. Поэтому нет причины быть трусом.
— Ой, мальчик, хорошо, — сзади неслышно подкралась Пиркке. — Я за ним шла, слышишь, Нелюба? В глухом овраге его оставила, безногого, и след надежно замела. Ой, жалко мне было глядеть, как он мучился, ой, жалко. Однако сильный нойда будет. Не ошибся Укко! Я утром уеду, слышишь, Юкса? Уеду к священным камням, саамам пора готовить весенние костры. И мне пора. Ты будешь мальчика учить. И ты, Нелюба. Все ему расскажешь, чему я тебя учила.
— Так ты следила за мной? — обиделся Даг.
— Ой, конечно следила, — хитро улыбнулась вельва. — А вдруг сам бы не дошел? А вдруг медведь? Выпей молока, я подоила серую мару. Теплое молоко, вкусное.
Вся злость Дага куда-то улетучилась. Ноги сильно болели, но не так, как в начале пути. А еще зверски хотелось жареного мяса и завалиться спать в тепле.
— А где тот зуб, что выплюнул? — строго спросила Пиркке, когда Даг проглотил половину куропатки. — Пауку отдай все зубы, что у тебя выпали. Это его жертва, паучья.
— Зуб? Пауку?!
— А кому же? Все ранние зубы — его добыча. Не дашь — пожалуется на тебя лесовику.
Даг печально вздохнул: расставаться с выпавшим молочным зубом совсем не хотелось. У него было не так уж много личных вещей, даже зубы и те порастерял. Но раз уж паук такой жадный, придется отдать.
Рано утром вельва собрала свои загадочные мешочки и берестяные туески, запрягла любимых олених и укатила. Даг приседал, крутился, подпрыгивал на одной ноге посреди заросшего дворика. Все никак не мог привыкнуть к долгожданной свободе. Нелюба копалась в кладовке, Юкса ушла доить олених.
— Зачем эти мешки? — Даг потянулся через плечо Нелюбы. Он потрогал влажную кожу и тут же отдернул руку. В надутом мешке что-то шевелилось!
— Лучше не трогай, там северные ветра, — хрипло рассмеялась Нелюба. — Ты разве не слышал, что Пиркке Две Горы лучше всех в Лапландии ловит ветра?
— Что она делает с ветрами? — Даг потихоньку освоился в кладовой. Он почти привык к шепчущим стонам, доносящимся из мешков. — Врешь ты мне, Нелюба. Нет никаких тут ветров! Мыши там, наверняка!
— Мир-то у них как… мир-то у них на три части, считай, поделен, во как, — зашептала Нелюба. — Верхушка есть, середина, это земля наша, и нижняя, упаси нас, пропасть. Вот меж: ними ветра-то какие дуют, наперекор ни за что не проскочишь. А Пиркке-то умеет ветер поймать, оттого ей миры другие и открыты.
— Давай тогда развяжем? — предложил Даг.
— А вот ужо тебе! — Нелюба перед самым его носом захлопнула дверь. — Разве хорошее дело — воровать, а?
— Я не вор, — покраснел Даг. — Я — викинг.
— Чего? Какой ты викинг? — хохотнула Нелюба. — Вот воротится хозяйка — сама те все покажет. А я тебя лучше на огород отведу, покуда земля стылая. Покажу, где чего сажать будем…
