— Я хочу видеть… — запекшимися губами прошептал Северянин. — Покажи мне… я хочу увидеть своего отца.
— Что ты тогда видел? Что? — жадно склонилась к нему вельва. Тень от ее крючковатого бородавчатого носа скакала по стене чума.
— Я… там был Говоритель… он сказал… Не помню. Покажи мне еще.
— Этот напиток нельзя пить так часто, — поджала губы колдунья. — Он дает глаза, но забирает мозги из твоей головы. Можно остаться… ик!.. совсем без мозгов.
— Я хочу… прошу тебя. Там мой отец. Он великий викинг. Он предводитель. Он поверил… Ему сказали, чтобы бросить в море…
— Вот как, — задумалась вельва. — Я тоже кое-что видела. Хорошо, если я дам тебе еще снадобья, ты пообещай мне, что… ик!
Горячий отвар обжег горло. Дага еще мутило от недожаренного горького мяса, и после такого напитка он едва не вернул праздничный ужин на землю.
В полусне он слышал, как откуда-то прибежала запыхавшаяся Нелюба. И затараторила по-фински.
Пиркке встряхивала кожаным бубном, бормотала над Дагом слова мелкие, округлые, как речные голыши. На толстой нитке вертелись сушеные мышата.
— Что? Что случилось? — кое-что из речи служанки Северянин разобрал.
— Злые люди объявились на берегу.
— Норвежцы, — скрипнула зубами вельва. — Они говорят дома, что идут в викинг на далекого врага. На юг, туда, где много вина, золота и женщин. Так поступают мужчины, когда им нечего есть или не с кем делать детей. Но это не мужчины. Это подлые лисы. Они говорят, что идут воевать далеко на юг, а сами поворачивают корабли по северному пути. Они нападают на слабых.
— Им мало той дани, которую собирают саамы для ярла, — всхлипнула Юкса.
Но Даг не слышал ее плача. Словно листок, влекомый ветром времени, мальчик улетал в дымную ревущую воронку… туда, где трелли…
Глава двадцать вторая
В которой тул читает по костям младенцев, а конунгу Токи приходится принять крайне неприятное решение
…Трелли кинулись к тяжелым створкам, обитым темной бронзой. Со скрипом отворились ворота каменной башни. Внутри святилища Ньяда, вдоль пологой винтовой лестницы, горели факелы. Но Говоритель закона не пошел наверх. Дождавшись, пока запрут ворота, он свернул ко второй лестнице, ведущей вниз. Раб, прикованный цепью к стене, навалился на рычаги барабана. Со стоном отъехала железная решетка, из подвала пахнуло вонючим теплом. Внизу перед Торгейром услужливо распахнули занавес. Дохнуло жаркой вонью. Юный ключник вздрогнул и шепотом произнес имя Одина.
Слепой толстый тул как раз вытаскивал печень из трепещущего овечьего брюха. Он бегло ее ощупал и положил на прямоугольную бронзовую пластину, испещренную узорами. Каждый из десятков узоров изображал тот или иной вариант строения печени. Овца дергалась на полу, запрокинув голову. Другой оракул, тоже жирный и лысый, вынимал внутренности из громадной летучей мыши. Мышь подвесили на крюках, растянув в стороны крылья. Третий тул, безногая бородатая женщина, занималась самой ответственной работой. Она гадала на костях мертвецов. Перед ее грязной циновкой стоял открытый гроб, выдолбленный из мягкого вулканического камня. В гробу валялись кости двух младенцев, погибших когда-то от оспы.
— Добрых снов великим тулам, — Торгейр отвесил короткий поклон.
— И тебе добрых снов, — ухмыльнулся предсказатель. С его голых рук ручьями стекала кровь. — Ага, сегодня ты испуган? Лучше бы сам конунг испугался! Вы сделали, как я советовал?
— Он не желает и слушать, что мальчика надо утопить, — развел руками Говоритель закона. — Конунг сказал, что признал его сыном!
— Это очень плохо, — прошепелявила бородатая женщина. — Ты передал конунгу волю богов?
— Все, что я здесь слышу, я запоминаю, записываю и передаю конунгу, — заученно ответил старик. — Но я не жрец. Моя работа — помнить и толковать законы, составленные предками, а не богами…
— Тогда зачем ты ходишь к нам? — оскалился тул. — Зачем ищешь нашей помощи, если у тебя есть закон?
— Нет такого закона, чтобы убить его ребенка.
— Я не уверена, что все следует передавать конунгу, — неожиданно заявила третий оракул. — Останься с нами наедине, Говоритель.
— Да, останься с нами один, — приказал толстяк.
— Ждите наверху. — Старик повелительно махнул своим спутникам.
— Храни нас Один, что еще случилось? — спросил он, когда шерстяной полог опустился.
— Мы провели шесть гаданий, а не четыре, как прежде. — Безногая женщина взяла из крошечной гробницы детскую черепушку. — Мы встречались и расходились. Мы возносили жертвы Одину и Ньяду. Этот ребенок станет великим воином.
— Этого следовало ожидать, — осторожно заметил Говоритель закона. — Сын великого конунга не может стать иным.
— В том и беда, — перебил слепец. В его расплывшихся бельмах отражалось пламя светильников. — Он станет иным. На нем печать сразу двух крыльев, белого и черного.
— Он совершит много зла, он оставит города без воды и зальет их огнем, — зашептала женщина. — Он свергнет наших богов и поставит других.
— Если его не убить, он приведет тех, кто разрушит наш город…
— Это невозможно, — Говоритель закона поперхнулся, в горле будто застряла кость. Он невольно глянул в узкое оконце под самым потолком. Обвитая стенами и широкими рвами, крепость казалась вечной неприступной твердыней. — Ты выжил из ума, тул! Никто не станет разрушать город, где можно нанять лучших воинов на свете!
— Он убил свою мать и предаст отца.
— Замолкни, Рюга! — не смог сдержать гнева Говоритель. — Будь довольна, что нас никто не слышит. Это немыслимо, чтобы муж: из клана Топоров поднял руку на отца! Таких даже не вешают. Он проживет остаток дней на цепи!
— Тебе надо решить, должен ли ребенок жить, — ехидно усмехнулся толстяк. — Говоритель закона может получить жизнь младенца. Если ты будешь настаивать на своем праве, на Совете у конунга никто не посмеет тебе перечить. Всегда можно найти в прошлом подобный случай, верно?
— С чего вы взяли, что я стану забирать жизнь у младенца? — в последний раз огрызнулся старик. — Может, я должен сказать его отцу, что тулы обожрались толченого гриба?! Неужели у нас нет иного выхода?
— Выход есть. Мы думали. Отдай ребенка на волю Ньяду, — предложил слепец. — Пока не стало слишком поздно.
В подземелье ощутимо повеяло холодом, хотя в очаге пылали дрова. Стали слышны шорох дождя и далекие раскаты грома. Говоритель закона несколько мгновений не мог вымолвить ни слова.
— Это… это немыслимо, — наконец прошептал он. — Не представляю, как я скажу конунгу… У него даже нет имени. Мы будем молиться богам, чтобы они сняли проклятие. И назовем мальчика…
— Молчи! Это не мы придумали, — толстяк орудовал острым ножом. — Ты же знаешь, Говоритель. Мы ничего не сочиняем. Мы видим сны. Его мать назвала его священным именем данов. Ты опоздал, Говоритель.
