— Вы не знаете… — отважился Северянин, — а в посольстве конунга будут викинги из Йомса?
— Я всего лишь лечу твое плечо, — улыбнулся лекарь. — Но мне почему — то кажется, что если на имперский съезд приглашен кейсар вендов Мешко, то с ним прибудут и люди из Свиноустья.
На следующий день Северянин попробовал сесть в седло. Руд и Сигурд страховали его с обеих сторон, но разодранное плечо все равно давало о себе знать. Сжав зубы от боли, заставляя себя не кричать, Даг наматывал круг за кругом по сугробам, а кто — то из братьев стоял в центре с кнутом и подбадривал коня. На третий день Северянин отважился прокатиться рысью, а на четвертый — отважно пустил коня в галоп. При этом он свалился трижды, но все три раза удачно. Искры сыпались из глаз, несильно подвернул лодыжку, но раненая рука осталась в целости.
Последние дни пришлось приучать к седлу вторую кобылу, которую друзья купили ему для похода. Конунг Харальд требовал, чтобы у каждого имелась, как минимум, одна смена лошадей, а знатные ярлы располагали целыми конюшнями и могли не дорожить здоровьем животных. У Северянина таких возможностей не было, поэтому Руд купил для него двух лучших коней, которых смог добыть на рынке. Лучших не для боя, а для многомильного перехода.
— Не научишься махать мечом в седле — тебе конец! — весело напутствовал Руд. — Эх, Даг, как я тебе завидую! Столько всего увидишь в дальних краях!
— Руд прав, добрый конь спасет тебя, — поддакивал рассудительный Сигурд. — Когда ты не в море и не в хирде, а один против других всадников — это вопрос жизни! Не слезай с седла, пока не прилипнешь к лошади!
Кобыла оказалась сноровистой, пару раз ловко извернулась в попытке укусить хозяина за колено. Упражняться пришлось ходить далеко за городскую черту, чтобы не вызывать насмешек. Дагу неминуемо пришлось бы схватиться на мечах с наглецом, который посмел бы высмеять его посадку. Хуже всего приходилось той части туловища, на которой человек обычно сидит. Северянин заработал кровавые мозоли, прежде чем тело само вспомнило, как вести себя в седле. На шестой день он уже уверенно взлетал на кручи и сломя голову спускался к застывшей реке. Заставлял жеребца и кобылу попеременно прыгать через бревна, с риском сломать им ноги. Сам ощупывал их ноги пальцами, прикрыв глаза, как это учил делать русский трелли Путята, чтобы заранее найти болячку и заранее вылечить. Он загонял животных на лед, чем пугал и веселил прачек, собиравшихся на мостках. Никто из конницы Харальда Синезубого не занимался такими сложными тренировками. Зато с каждым часом, с каждой минутой, проведенной наедине с почти разумными, такими понятливыми и близкими животными, к парню словно возвращалась по кусочкам детская память. Ведь все это уже было, было, пока не пришла пора становиться мужчиной.
А пора взрослеть пришла слишком рано.
Часть третья
КВЕДДИНБУРГ
Глава восемнадцатая,
в которой выясняется, что ловля птиц — не самое глупое занятие, зато законы рыцарства вызывают общий смех
Всадники вышагивали в колонну по четыре, издалека похожие, как близнецы. На каждом новые сапоги из козьей шкуры, со шнуровкой выше щиколотки. На каждом — превосходная длинная кольчуга и длинные кожаные штаны с завязками и шерстяными чулками. На каждом — одинаковый шлем с меховой подкладкой и отороченный бобром хрустящий новенький плащ. Под кольчугой и плащом две рубахи из лучшего льна и шерсти и отдельно, в сумке — невиданная роскошь — отрез шелка для парадной одежды, специально для императорской аудиенции. У каждого на правом плече изысканная фибула с выбитым профилем Тора и налобная лента, стягивающая волосы в пучок.
Впрочем, Тора носили не все. На стоянках, когда растягивали лини для длинных шатров, Харальд определял место для христианской часовни, а в противоположной части лагеря расставляли жертвенники для скандинавских богов. Первые ночевки прошли в полевых условиях, под шатрами, в кожаных спальных мешках. Вблизи не замечалось никаких крупных селений. Издалека дымили очаги нищих славянских деревень, их обитатели смотрели хмуро и при первом окрике разбегались. Чем дальше посольство продвигалось на юг, тем мощнее становились леса. И леса совсем не такие, как у Дага на родине: ели уступили место размашистым лиственным деревьям. Снег скрывал густую высокую траву, все реже и реже попадались обтертые временем валуны, которыми изобиловала суровая почва Свеаланда. Зато стало ясно, что любимая черника здесь почти не растет.
Даг ощущал себя маленьким мускулом. Даже не мускулом, а крошечной частью свирепого разумного существа, от которого невозможно как — то отделиться или оторваться. На привалах он спрашивал себя, не пора ли бежать и вернуться к вольной жизни, вернуться к Ульме, или вообще добраться до родной усадьбы в Свеаланде, благо денег на все хватало. Да, он теперь не разбойник, а грим из отборной дружины конунга. У него завелись настоящие деньги, не тяжелые германские динарии, а блестящие монеты с профилем Харальда звякали в кожаном кошеле на поясе. Рыночные менялы в Хедебю уверяли, что новые деньги Дании даже чище динариев. У Дага появился суровый, дьявольски дотошный, но справедливый командир. Ярл Годвин никому не давал спуску, пресекал любые ссоры, отчитывал дружинников за любую провинность, требовал чистоты и усердия во всем. Вначале его требования казались Дагу чудовищными. Но постепенно он привык. Привык к тому, что по вечерам на привалах растягивается огромная палатка и устраивается баня. Что надо подравнивать бородку и вычесывать волосы гребнем. Что надо стирать платье. Привык, что пришлось бегать в строй на скорость и занимать свое место. Привык к своей очереди в караулах. Привык, что нельзя просто так повалиться на землю и спать, а следует вначале устроить лагерь. Телеги с провизией, высокие кареты священников, закрытые повозки с казной и дарами ставились в круг, затем возводилось укрепление из туго стянутых жердей, растягивались веревки с колокольцами и разводились десятки костров. Только затем назначались караулы, и можно было уснуть в строго определенном месте, имея под рукой оружие.
Северянин привык, что правофланговые хольмы дерут три шкуры, если не содержишь в чистоте коня и снаряжение. Привык к жирной, разнообразной пище, от которой быстро набрал вес. Привык к тому, что платят, а воевать не заставляют. И сказал себе, что не такое это уж страшное приключение — безбедно проехаться в компании с епископом Поппо и прекрасной Карлен, а может еще доведется повидать самого германского кейсара! Какая разница, кому служить, ведь жизнь воина так коротка, и так быстро нужно успеть стать самым первым! А Северянин в свои четырнадцать лет даже не сомневался, что станет самым знатным и сильным на этой земле.
— Почему бы и нет, сын мой? — ласково спрашивал отец Поппо, хотя Даг уже сто раз просил не называть его сыном. — Не так плохо иметь честолюбие в твоем возрасте. Но без благородства души и чистоты помыслов оно превращается в адское зло…
От речей пресвитера у Дага порой болели уши, но чаще в его палатке можно было услышать тысячу занимательных историй. Даже ярлы из свиты конунга приходили послушать, чтобы скоротать дождливые вечера.
