И, не слушая возражений, шаманка распахнула дверцы клеток. Букет из пестрых перьев взметнулся в зенит и рассыпался голосящим фонтаном. Я уставилась на свои грязные ноги, соленые капли падали из моих глаз, и были они так тяжелы, что мешали поднять лицо.
Старикашка в желтой шапке погладил меня по затылку. От стыда я заплакала еще громче.
— Высокий лама Урлук рад, что Дочь волчица останется с нами, — пояснила сморщенная колдунья. — Он печалится вместе с тобой, поскольку ваше будущее расставание наступит так скоро…
— Скоро?! А как скоро? Когда вы отпустите меня домой?
— Как только ты освоишь путь, научишься ходить по воде, откладывать собственную смерть, научишься растапливать своим телом лед и принимать любые обличия.
— Эээ… это все?
— Не совсем. Еще предстоит научиться оживлять умерших, согревать своим внутренним огнем замерзших, слышать мысли любого существа во вселенной и обретать невидимость…
— А зачем мне все это?
— Чтобы вернуться домой просветленной.
— А если я не желаю возвращаться просветленной?
— Тогда не сбудутся надежды твоих Матерей волчиц.
— Какие еще надежды?
— На твое будущее шесть раз гадали. Гадали на полет орла, на рыжих гусениц, на сердце буйвола, на краски восхода, на младенца и на твою кровь… Все гадания указывают на то, что ты будешь возвращаться домой, но никогда не вернешься целиком. Ты будешь тосковать, но никогда не прольешь слез. Ты будешь лелеять свою любовь, но сама убьешь ее. Ты будешь сторониться света, но свет найдет тебя повсюду…
Я убью свою любовь? Страшно…
— Гадание на младенце самое точное, так считают шаманки, — старый Урлук улыбался, и было непонятно, смеется он над шаманками или действительно верит в их природное колдовство. — Если ты будешь прилежной, ты научишься слушать будущее. Сегодня во сне я видел… я видел, как ты играла на хуре…
— Но я не умею играть!..
— Тихо, не перебивай, — приструнила меня старуха. — Лама видел тебя взрослой. Ты играла на хуре на невольничьем рынке, и волшебный хур запел, когда пришла пора покупать раба. Ты купила паука и выпустила на свободу. Зачем — лама не видит. Кажется, паучок должен подставить спину твоему любимому мужчине…
Теплая ладонь высокого ламы Урлука шутливо дала подзатыльник.
— Упрямые звезды порой ошибаются, девочка. Шаманки нашептывают тебе, что ты своими руками убьешь любимого одноухого мужчину, но ты им не верь…
Их туманные намеки были слишком заумны для меня. Спустя годы, вернувшись в жаркие джунгли Леопардовой реки, я вспомнила пророчества и снова расплакалась, к ужасу соседских черноглазых детей. Я вспомнила, как не хотела покидать уютный, понятный и такой увлекательный мир кочевий…
…Торгуты никогда не задерживались подолгу в одном месте, они непрерывно кочевали и непрерывно страдали от конфликтов с более могущественными соседями. Раскачиваясь на мохнатой спине летучей гусеницы, я выслушала сотни пронзительных песен. О том, как пятьдесят тысяч белых юрт поднялись в один день по взмаху сверкающего сэлэма хана Аймака, как они покинули соленое озеро Каспий и три долгих года шли через степи и тайгу к зовущим пикам Сихотэ. Как джунгарские племена несправедливо теснили народ торгутов, о битве на берегу Великого пресного озера, где враги были разбиты с помощью шаманских хитростей. О том, как гордая дочь хана Аймака отказалась выйти замуж за одного из сыновей Искандера Двурогого, и народ торгутов был изгнан дальше на восток. О том, как в дербете ее внука, храброго хана Уйчи, родился мудрый ребенок и стал первым ламой, которому поклонились все, даже язычники династии Хин на юге и дикие склавены на севере. О том, как мальчик, названный Уйчи Первый, в возрасте пяти лет впервые погрузился в сон Лотоса, а когда ему было семь, за его речами исписали уже сотни глиняных табличек. О том, как мудрый далай-лама Уйчи впервые сообщил собратьям в арвате бара-бурул о Просветленном из далекой страны Вед, о Красных волчицах раджпура, умеющих заговаривать уршадов, о народе инка, живущем по другую сторону тверди…
Высокий боболама Уйчи впервые поведал после своих снов о колесе жизни, о единстве всех богов, о четырех углах сущего и о существовании Шамбалы на четвертой тверди…
— А где она, четвертая твердь? — спрашивала я у желтых шапок, так я называла монахов в дацане. Я училась царапать стилом глиняные таблички. Другим детям казалось сложным выцарапывать значки сразу на трех языках — на официальном языке наместника Александрии, на языке императора Чи и родном диалекте торгутов. Но дочери Красных волчиц трудным казалось совсем иное. Например, часами сидеть неподвижно в ряду бритых голов, заставляя себя созерцать кончик собственного носа.
— Четвертая твердь везде, — отвечали наставницы. — Она окружает нас так же, как твердь Зеленая улыбка и ненавистный Хибр. Но на четвертую твердь не прорастают Янтарные каналы…
— Зачем тогда о ней говорить?
— Затем, что только в Шамбале нас ожидает блаженство. Но кроме нескольких просветленных лам, никто не сумел еще добраться до четвертой тверди.
После нескольких месяцев у скучных монахов, которые относились ко мне, как к редкой диковине, и сто раз просили сунуть руку в пчелиное гнездо, каждый раз не веря, что меня не укусят, меня забрали в юрту к шаманке. Там во мне проснулся жгучий интерес, потому что морщинистые женщины с отвисшими грудями и сальными волосами умели делать такое, на что не замахивались Красные волчицы. Шаманки танцевали вокруг задохнувшегося на закате младенца, и на рассвете он возвращался к жизни. Я кружилась и тряслась вместе с ними, а потом меня выворачивало наизнанку, как перчатку, во рту скапливалась кровь, но меня хвалили и поили кумысом. Шаманки приманивали духов, и я повторяла слова вслед за ними, и слова эти были понятнее туманных рассуждений о махаяне и ваджраяне…
Поэтому до сих пор в моей речи так много торгутских песен и заклятий, их невозможно перевести на язык Александрии и даже на родной язык раджпура. Иногда духи молчали, а иногда откликались, и тогда старухи просили совета у ушедших. Мне тоже велено было просить помощи, я старательно все исполняла и курила длинную тонкую трубочку. Дважды у меня полностью отшибало память, но я поднималась и шла, ночью, босиком, по тайге, а старухи и девочки крались за мной, пока я не падала и не начинала рыть землю. Тогда все бросались рыть землю рядом со мной и оба раза кое-что находили.
Сначала обнаружили горный источник, засыпанный камнями. Его освободили от земли и камней, и вместо подземного ручья забил ключ. Кто-то мне рассказал, что спустя десять лет на этом месте выстроили маленькую крепость, там началась торговля, и даже поселился сатрап ближайшей Александрии. В другой раз под землей, там, где духи велели мне копать, обнаружилась серая каменная стена, уходящая в глубину, вся пронизанная прозрачными каплями, похожими на слезы. За один такой камень на ювелирном рынке Александрии можно было выручить до тысячи драхм…
