— Не надо меня учить, что делать! — не слишком вежливо перебила я. — Ему уже лучше, он дойдет до деревни, верно, Тонг-Тонг?
Я совершенно зря выпустила гнев на нюхача. Мне следовало всячески ублажать Кеа, поскольку угрозы ее совершенно не пугали. Нюхачи вообще не воспринимали угроз для жизни, поскольку их загадочная вера обещала им непременный переход души в потомков. Для Кеа гораздо важнее было развесить среди вкусных, истекающих соком листьев своих закукленных малюток. Тогда смерть окончательно прекратит волновать самку нюхача…
— Я умираю, госпожа? — Черное лицо невольника стало почти серым, щеки ввалились, из глаз тек гной.
— Ты будешь жить, Тонг-Тонг, я тебя спасу. Но сейчас мы должны встать и идти… Ты сможешь идти?
Внутри меня росла Сестра волчица.
С каждой песчинкой от моей кожи словно отваливались заскорузлые, мерзкие чешуйки. Через ступни, через живот, через воздетые руки в меня вихрем вливалась огненная мощь Леопардовой реки. С каждой песчинкой я молодела, я возвращала себе то, что отнял у меня проклятый Хибр, сухой, застывший, провонявший шишей и верблюжьим пометом. С каждой песчинкой я вдыхала все глубже, и хмельные ароматы джунглей щекотали изнутри мое горло. Я почувствовала, что, действительно, еще немного, еще меры две песка, здесь, в буйной глуши, среди гомона говорунов и золотохвостов, и я смогу исцелить Тонг-Тонга одна, как умела это когда-то, девочкой. Меня поразила идея Кеа насчет сырой могилы, это было удивительно верно, но Матери волчицы никогда не учили меня такому. Я стояла на коленях, склонившись над Тонг-Тонгом, и ладонями впитывала свежие, бодрящие толчки земли. Ну, конечно же, в землю, у самой реки! Как же мы раньше об этом не догадывались, выгоняя из наших сородичей отраву…
— Я смогу идти, госпожа. Но я не сумею защитить тебя, госпожа… — Он действительно встал и поднял на плечо корзину с нюхачом.
Пробивать тропу к дороге пришлось мне. Мушкеты и отсыревший порох мы выбросили, из трех арбалетов после прыжка в болото сохранился один, но к нему кончились стрелы. К великому счастью, я не рассталась с кинжалами и прочими прелестными вещицами из женского арсенала. Тонг-Тонг тяжело шагал следом, гарды мечей тускло поблескивали у него за спиной, но ввязываться в драку ему явно не стоило… Дорога из белого песчаника, утрамбованного тысячами ног и копыт, разрезала пеструю чащу надвое, как портновский нож режет натянутую ткань. Дорога, построенная прежним наместником, Леонидом, еще до того, как он принял венец в Фивах и прекратил досаждать мне своей слюнявой любовью. Впрочем, надо признать, что ради меня Леонид был готов выделить Ивачичу две тысячи наемников, расквартированных в Пелопонесе. Две тысячи всадников — явно недостаточно для того, чтобы вынудить султана к переговорам, тем более что Леонид категорически отказывался дать центавров. Якобы потому, что центавры долго не протянут на Великой степи. Между прочим, это правда…
Они так и не пришли к соглашению, каждый остался при своем. А результатом переговоров стало то, что султан подле всех известных ему Янтарных каналов расставил охрану с бронеголовыми аспидами, нарочно натасканными на запах македонян, на запах тех сортов оливкового масла, которое жмут из ягод ночами под Гневливой луной моей сияющей родины. Султан не на шутку испугался…
А Леонид продолжал строить полисы в провинциях и мостить дороги, особенно вдоль Шелкового пути. Такие же замечательные дороги для колесниц, как эта…
Мы остановились передохнуть на обочине, возле столбика из розового мрамора, на котором были выбиты цифры. До Пешавара две тысячи дельфийских стадиев, до Бомбея — не указано, на юг дорогу не успели достроить. Я осторожно опустилась на камни и прислушалась. Слух мой тоже становился острее с каждой песчинкой, словно выпали серные пробки. Я различала клокотанье, уханье, писк тысяч мелких живых созданий в джунглях, хохот обезьян, рыканье леопарда, спокойную поступь рогачей на водопое, нежное трепетанье ленивцев, свист ветра в крыльях пикирующих орлов и мелкое подрагивание почвы под копытами сотен винторогих. За пологом вечнозеленого бормочущего леса нас ждал Шелковый путь. Там я могла рассчитывать на помощь. В шатрах харчевен, в придорожных лавках уважали Красных волчиц…
— Нас окружают, — сообщила нюхач таким будничным тоном, что я едва не вытряхнула ее из корзины. Тонг-Тонг тут же вскочил, обнажив оба меча. С него лило градом, и каждая испарившаяся капля пота на мгновение приближала его к гибели. Пурпурные бабочки кружили вокруг прохладных лезвий, вероятно, их влек сладковатый вкус заговоренного масла из лепестков амарилиса, которым я смазывала клинки. Бабочки кружили красиво, в духе живописи хинцев, и в другое время я пригласила бы художника, чтобы запечатлеть мгновение.
— Кто? Кого ты чуешь? Никто не мог знать… — но тут я заткнулась, потому что услышала. Снова приложила ухо к земле и услышала то, что нюхач заметил давно.
Они не шевелились и умело сдерживали дыхание. Их выдавало биение сердец, которое я вначале ошибочно приняла за шум водопадов. Они умело вплели свое дыхание и стук сердца в порывистое дыхание реки.
Разумные, но не люди.
Я уже догадалась, кто это.
Они терпеливо ждали, пока мы выдадим себя движением, пока мы выдадим себя топотом, чтобы развернуться ловчим строем и сжать круг. Лучше них никто не охотится, по крайней мере, на Восточном и Южном континентах.
— Об этом Янтарном канале никто не мог знать, — я откинула крышку с корзины и приставила острие кинжала к зрачку нюхача. — Как они нас нашли? Это ты выдала нас?
— Сегодня я впервые встретила женщину, которой дарят Янтарные каналы, — усмехнулась Кеа, и ни одной робкой ноты не прозвучало в ее скрипучем голосе. — Как я могла донести, если не была даже уверена, что ты меня подберешь?
— Да, извини… — Я убрала нож. — Но как они тогда узнали?!
— Они приближаются, и с той стороны реки тоже, — ровно продолжала Кеа, как будто между нами ничего не произошло. — Крупные существа, укрытые металлом. Многие устали, их покусали слепни и осы, они недовольны и злы.
— Ты можешь найти лазейку? У нас есть шанс ускользнуть?
— Нет, Женщина-гроза. Они движутся тремя очень плотными колоннами, это похоже на лопасти водяной мельницы, или на тюльпан, готовый закрыть лепестки на закате. Очень похоже на лепестки… Но я ошиблась, с ними есть одна женщина, обычная самка человека. Я не учуяла ее сразу, потому что эта женщина постоянно спит. Мне сложно объяснить. Она бодрствует, но как будто одновременно находится во власти снов…
— Это оракул.
— Кто это, Женщина-гроза?
— Это центавры, и с ними оракул.
— Центавры? Они намерены причинить нам вред? Ты будешь драться с ними, Женщина-гроза?
Я представила себе трехлепестковый строй, специально созданный для прочесывания чащобы, шеренгу блистающих грудных панцирей и шеренгу квадратных челюстей, жующих шишу. Я могла бы одолеть магией дюжину этих чудовищ, при помощи оружия — еще нескольких, а после они затоптали бы меня копытами.
