Надя медленно потянулась к ручке двери, ведущей в парадную гостиную. В последний миг пальцы повисли в воздухе, не достав до бронзовой еловой шишки какой-то сантиметр.
Дверь была приоткрыта.
Совсем чуточку: образовалась крохотная щелка, и виднелась освободившаяся собачка замка. Надя совершенно точно помнила, что вчера, перед отъездом в Дом инвалидов, она тщательно все закрыла. Эта глупая, в общем-то, привычка появилась давно, еще когда у нее не было достаточно охраны. Но не было и террористов.
Капель в гостевой ванной внезапно прервалась, будто кто-то закрутил кран.
Она распахнула дверь и хлопнула ладонью по выключателю. Наверное, хлопнула слишком сильно, потому что свет вспыхнул на мгновение, пропал и зажегся лишь со второго раза. Одна из ламп в трехрожковой люстре зашипела и погасла. В момент первой вспышки вся обстановка комнаты отразилась на сетчатке, и Надины глаза дернулись влево, в сторону серванта, потому что там…
Там ничего не было.
Круглый стол под льняной скатертью, коллекция гжели на комоде, в серванте вместо хрусталя – выставка китайских чайничков, лампа под шелковым абажуром, правая стена – картина кого-то из фламандцев, их любил президент. На остальных стенах – десятки гравюр, репродукций и всяких подаренных ей штуковин, годных к тому, чтобы висеть на стене.
В долю секунды, когда свет вспыхнул первый раз, ей почудилась тень возле серванта. Надя обошла гостиную по кругу, чувствуя, как понемногу успокаивается сердце и перестает стучать в ушах. Одна из половиц возле новенькой батареи, замененной после зимней протечки, издала привычный скрип.
…Запах сырых, плохо выделанных кож, весенней, оттаявшей земли, запах крови…
Все еще чувствуя ноющую боль в промежности, Надя проковыляла к серванту. Верхний ящик для посуды был закрыт не так плотно, как три нижних. Она стала вспоминать, когда сюда последний раз лазила, но так и не сообразила. Потянула за ручку, несколько секунд тупо разглядывала сияющее серебро, смешные ножики для сыра и бронзовые подстаканники с вензелями мастеров девятнадцатого века. Всё лежало на своих местах. Между сервантом и окном стояло изящное креслице, а над ним висел войлочный бычок. Самый нелепый экспонат ее домашнего музейчика, держащийся особняком от канонических поделок Запада. Бычка совсем недавно, с огромным уважением, преподнес скромный пожилой человек из Читы. Из самой Читы, куда не ходили караваны, где бедненькие люди жили зимой впроголодь… И эти простые, добрые люди послали ей дорогую для них вещь!
Надя машинально провела ладонью по тряпичной кукле, последний раз оглянулась на закупоренное окно и отправилась восвояси. Зато теперь она обманывала себя, что ищет не человека, а крысу. Да, крыса ведь маленькая, она вполне могла проскользнуть с балкона, когда утром девушки мыли половики и проветривали балкон. Правда, непонятно, как крыса могла попасть на балкон…
…Осталось полтора часа полноценного сна, и снова предстоит быть собранной, волевой и точной. Снова предстоит быть самой лучшей…
В гостиной скрипнула дверца шкафа.
В этот раз Надя не колебалась. Выбегая в прихожую, она со всего маху ударилась коленкой. Не сдерживая стон, нагнулась потереть ушибленное место и тут же замерла, позабыв о боли. По стене гостиной промелькнула тень, словно на долю секунды что-то крупное загородило люстру.
…Это всего лишь муха или мотылек. Неважно, что апрель. Какой-нибудь мотылек вполне мог проснуться, пригревшись у батареи. А теперь он ожил, пролетел и спрятался где-то на шкафу…
Надя вторично обошла вокруг стола, старательно оглядывая потолок. Если бы она заметила эту чертову муху или бабочку, все встало бы на свои места. Мухи нигде не было. В стеклянных дверцах серванта Надя встретила собственное дробящееся отражение.
Внезапно она уловила за спиной легкое движение.
Она развернулась на ватных ногах, еле сдерживая крик. Грубая войлочная фигурка бычка чуть заметно покачивалась на гвозде.
…Ну конечно! Она сама его раскачала, когда проходила мимо. Или когда была тут в прошлый раз. Маленький грозный бычок, подаренный благодарными подданными, он ведь такой легкий! Славный смешной пушистый зверек, которого в числе прочих безделушек принес тот смешной человек в пестром халате… Надя никак не могла вспомнить его имя. Посетителя близко к ней не подпустили, на него постоянно лаяли псы, а он был такой славный и немного испуганный дедуля…
Она так и не смогла себя перебороть – оставила свет включенным. Вернулась в спальню. Подняла одеяло, взбила подушку и уже потянулась к ночнику, когда заметила на простыне небольшое подсыхающее пятно.
…Опять этот запах, противный и странно притягательный…
Непослушными пальцами она развязала узел на пояске, поискала на халате то место, в районе поясницы, где, как ей показалось, тоже было что-то мокрое. Не сразу, но нащупала. Если сопоставить, как она лежала, получается… О, Боже! Получается, что это текло из нее и просочилось сквозь халат на простыню.
Она еще раз провела ладонью по шершавой ткани халата, и на этот раз обо что-то укололась.
Волосы. Три жестких волоса, сантиметров по шесть в длину, похожие на щетину от швабры, желтовато-коричневые с одного конца и почти белые с другого. Надя потерла их в пальцах, затем взяла со столика шкатулку и опустила туда свою находку. Всё проще простого. Теперь она ничего не станет выкидывать, а позовет для начала врачей. И окончательно убедится в своей невменяемости.
Защелкнув замочек шкатулки, Надя почти успокоилась. Как несложно, оказывается, привыкнуть к собственному сумасшествию! Видимо, это примерно то же самое, что жить, зная о смертельной болезни…
Она больше не боялась скрипов и запахов, но терпеть изгаженную простыню не смогла. Брезгливо морщась, собрала белье в комок и отнесла в корзину для прачек.
И только отмыв с мылом руки, поняла вдруг, чем провонял ее халатик. От нового открытия Надю словно ударило током, она опустилась на край ванны и впервые заплакала.
От рук пахло мужским семенем.
19
ОРЕЛ И ЛЕВ
– Мистер Коваль?
Артур похолодел, затем его бросило в пот. Он не ожидал от себя такой реакции. Его позвали по фамилии. Назвали его настоящую фамилию, которую люди позабыли много лет назад.
– Разве мы знакомы? – Артур изо всех сил ворошил память, вглядываясь в мелкие, непримечательные черты человека, стоящего напротив.
Мужчина плакал, не скрывая слез. Он был высок, худ, носат и являл собою тип истинного британца. Парадный флотский мундир без знаков различия сидел на нем, как на вешалке. Офицеры «Нельсона» деликатно делали вид, что ничего не происходит. Только адмирал откровенно радовался. Похоже, грусть этому бородачу была неведома.
– Я – Дэвид Паунти, – хриплым голосом сообщил мужчина. И тогда Артур вспомнил.
