– Ну что? – спросил один.
– По-моему, Хозяин на верной дороге, – хмыкнул второй. – Вы все сделали правильно.
– Нужно, чтобы он дозрел, – третий закурил, выпустил клуб дыма в сторону высокого лепного потолка. – Я знаю Кузнеца с тех пор, как он впервые явился сюда, в Зимний. Он должен сам дозреть…
– Тогда он разгонит всю эту думскую сволочь, – скрипнул зубами первый.
– Он слишком им доверяет, – осторожно вставил второй. – Если бы мы могли без него…
– Скоро все изменится, – уверенно сказал третий. – Скоро Кузнец поймет, кто его враг. И тогда мы будем вешать их на столбах.
23
НАСТАВНИК ВОНГ
– Овса, восемьдесят пудов?..
– Есть овес, восемьдесят!
– Корова вяленая, полутушами, семьдесят две?
– Есть семьдесят две!..
Погрузка в эшелон шла вторые сутки, то при ярком свете факелов, то под невеселым питерским солнышком, пробивавшимся сквозь весеннюю морось.
Напротив тоже грузился бронепоезд. Час назад Коваль закончил обход вместе с начальником поезда, убедился, что все в полном порядке. Два паровика, за ними десять грузовых вагонов, обшитых броней, дальше – пассажирский состав. Впереди – мокрые платформы с рельсами, щебнем, бочками, кабелем. На крыши с дружными криками втаскивали пулеметы и зенитки. По соседнему пути, пыхтя, подошел маневровый с краном, опустил в заготовленное место ракетный комплекс.
– Скобы медные, длинные… Четырнадцать ящиков.
– Чечевица, фасоль сушеные, по пять пудов мешки, эти куда?
– Оба-на! Спирт чистый, бочки по сто литров, пломбированные – сто сорок…
Это был неприкосновенный запас, и одновременно – колоссальный запас валюты для тех мест, где новые российские деньги хождения еще не имели.
– Овчины выделанные – сорок вязанок!
– Бинты суровые, на шпульках намотаны, восемьдесят штук…
– К господину президенту просятся двое… – Дежурный флигель-адъютант молодцевато щелкнул каблуками. – Там, у вокзала, в карете такси… Ненашенские, косоглазые, казахи чи китайцы…
– Проводите этих людей сюда, немедленно. Миша, завари зеленый чай и скажи, чтобы пирожков разогрели…
Гости шустро просеменили к вагону, укрываясь от дождя плотными шерстяными накидками. В вагоне погладили развалившегося кверху пузом президентского тигра, сняли верхнюю одежду и остались в синих монашеских балахонах. Один монах был толстый и улыбчивый, другой, напротив, – стройный и поджарый, с плоским невыразительным лицом и иероглифами на щеках.
Узкоплечий, гибкий. Круглая хитрая физиономия, начинающие седеть виски. Дырка на месте двух зубов, которые выбил когда-то сам Коваль.
– Рад видеть тебя, почтенный Вонг!
– Я тоже рад тебе, послушник! – Настоятель Храма девяти сердец обнял президента. – Дело не терпит. Нам надо говорить сегодня ночью, завтра может быть поздно.
– Ты проделал огромный путь, настоятель!
– Мы летели на Красном змее до заимки нашего доброго брата Кристиана. Добрый брат Кристиан оказал нам гостеприимство, дал сменных лошадей и повозку…
– Мы летели для того, чтобы защитить тебя, – сказал китаец. – Нас послал главный настоятель Бао. Чтобы мы поехали в твоем поезде на восток.
– Со мной?! – поразился Артур. – Я безмерно благодарен настоятелям храма, но… неужели меня не сумеют защитить русские волхвы и солдаты?
– Нам не потребуется много места… – скромно потупился Вонг. – Мне грустно сообщать послушнику, но настоятель Бао провел четыре гадания разными способами. И все они указывают, что путь президента Кузнеца будет намного короче, чем он ждет.
– Иными словами… мы не доедем?
– Возможно, что мы доедем… Но настоятель Бао гадал только на тебя.
– Что же вы предлагаете? Ждать нападения?
– Ты верно мыслишь, послушник, – кивнул Вонг. – Мы не будем ждать нападения. Мы высадим тебя раньше.
Артур подсознательно ожидал такого поворота.
– Я не могу бросить эшелон. Меня и так слишком долго не было в России.
– Гадания говорят, что в таком случае у тебя нет шансов выжить.
– Кто на меня нападет?
– У тебя много врагов, послушник. Больше, чем ты ждешь.
– Но как же… Если меня не будет в первом эшелоне…
– Твои солдаты растеряют отвагу? – с улыбкой закончил фразу настоятель Вонг. – Не беспокойся. Мы кое-что привезли с собой.
Он с заговорщицким видом развязал тесемки кармана, спрятанного под мышкой, извлек на божий свет футляр из светлого дерева, весь исписанный сотнями мелких иероглифов. Футляр отворился. В глубине его, обернутая слоями мягкой ткани, обложенная ватой, покоилась запечатанная бутылочка.
– Что это? – с колотящимся сердцем спросил Коваль, наблюдая, как монах бережно раскручивает ткань и укладывает бутылку сверху.
В тамбуре зарычал тигр Лапочка, под потолком кабинета хрипло вскрикнул летун. Артур ощутил, как по спине потекла струйка пота. В бутылке, свернувшись эмбрионом, лежал голый человечек. Не детская бесполая куколка, а седеющий голый мужчина. Он свернулся, спрятав кисти рук в прижатых к груди коленях, низко опустив подбородок. Непонятно было, как куколку затолкали в узкое горлышко бутыли.
– Смотри внимательно, – посоветовал настоятель. – Смотри, но не трогай руками.
Артур пригляделся. Мужчина в бутылке несомненно был жив. Он спал очень глубоким сном. Под бледной, покрытой шрамами кожей едва заметно приподнимались ребра. Вздрагивал пучок седеющих волос на затылке. В плотно пригнанной пробке имелось несколько крохотных отверстий, как будто для вентиляции.
– Но это… – Артур сглотнул.
– Он – это ты! – осклабился монах. – Когда ты давал обеты послушания в храме Девяти сердец, мы позаимствовали твою кровь и твою плоть. Немножко. Чтобы сделать такую куклу. Ее можно сделать только один раз. Когда придет время сбыться пророчеству, он умрет вместо тебя.
– И когда же придет время?
Китайцы переглянулись.
– Ты не должен менять свои правила, послушник, – Вонг поклонился Мише Рубенсу, вошедшему с чаем и горячими пирожками. – Ты проходишь свой путь, а мы – свой…
Второй наставник, пухлый, розовощекий, что-то добавил по-китайски и хихикнул.
– Брат Хо говорит, что мы вместе служим Великому равновесию, а когда равновесие нарушается, неважно, кто к кому приехал…
– Почтенный Хо хотел бы умыться с дороги? Я велю затопить баню…
– С баней успеем, у нас много времени, – щербатый настоятель почесал иероглиф на щеке и радостно улыбнулся.
– Много времени? – изобразил удивление Артур. – Прошу меня простить, но утром поезд отправляется…
