— Давай, этого коли! Ага, в башку ему, дави гниду...
И помогло, смешно и страшно вспомнить. Со второго раза прошло, кажется, гораздо легче. А потом уже отважился сам, без свидетелей, и препарировал голыми руками, насвистывая, отрывал, изучал, колол, резал...
— ... Жги ее, Толя, дави гниду! — забывшись, шумел Жан Сергеевич.
Я покрутил головой, задышал через нос, вырываясь из миллионов прожитых секунд. Недоразвитый веснушчатый мальчик Белкин провалился в небытие, продолжал где-то безмерно далеко плескаться у пирса, под стук пионерских барабанов...
... Кажется, наша зондеркоманда позабыла, что договаривались соблюдать тишину. В таком гвалте к нам кто угодно мог подобраться, тем более что низкие тучи. Они напрочь отсекли яркий звездный свет.
— Засыхает, сука!
— Под землю уходит, добавь огня!
Лица, скользкие от пота, красные прожилки сосудов, вены у Толика на пределе.
— Берегись!
Люк почти растворился, протек в глубины, оставляя после себя неприглядную рассыпчатую почву, обманчиво влажную, точно изъеденную термитами. Землю смочила отнюдь не вода, а нечто напоминающее мазут, и не дай бог. Не дай бог руками голыми задеть капельки эти, но мы тогда еще не знали...
Люк провалился с рыдающим писком, калитка в лагерь освободилась. В проеме калитки раньше был настелен даже не асфальт, а плотно пригнанные булыжники. Они скатились куда-то вниз, вместе с пылающими обрывками черного. Это сложно описать, многослойная структура, полужидкая пемза, мерцающая внутри, на глазах превратилась в маслянисто блестевшие лохмотья. Обрывки полыхали, понесло удушливо мясным, горелым, распахнулась корявая неровная дыра, на дне ее пузырилось, стонало тонко.
Кто-то из мужчин крестился, Яцко скорчился, закрыв уши, Тамара отвернулась, держала ладонью рот. Приветливые лучи солнца окрашивали наши рожи всеми оттенками синего.
— Второй давай, Толян! Глуши гниду...
— Светает, ребята!
— Это идиотизм, детские игры... — задушенно бухтел Мартынюк.
Григорий ворочал головой, отыскивая в небе подозрительные шарообразные предметы. Стеклянной стены пока не предвиделось. Она зарождалась уже, но далеко, пока не набрала скорость и мощь. Спортивный Толик азартно подпалил вторую кляксу. Хлопья черной сажи кружили в воздухе смерчем, оседали на его светлой майке. Второй люк выкинул ложноножку, заставив всех нас попятиться, вспыхнул разом, издав такое же жалобное пиликанье.
— На кой черт связались? Я же говорил, не трожь говно, оно... — прикрывая нос платком, забубнил мне в ухо Комаров.
Он меня и отвлек. Самую капельку отвлек, но еще бы капельку — и конец Белкину. Я успел упасть, потому что. Сработал винтик в мозгах, палочка-выручалочка, наследие Афгана. Щелк — и повалился в травяной некрополь.
Выстрелил третий люк, дальний.
Клякса вздыбилась, выпустила тугую ложноножку, стремительно, как язык хамелеона. Со свистом разрезав воздух, в десяти сантиметрах надо мной пронеслось тугое тело, громадная столовая ложка... Сплющившись, ложка ударила в прутья ограды; спиной и боком я почувствовал, как вздрогнула почва вырвались стальные основания, вбитые в цемент. Комаров повалился в другую сторону. Дважды выстрелило ружье.
— Держи его, держи!
Орал Жан. Долгую секунду я смотрел вверх, на разорванные прутья ограды. То, чем ударил люк, обладало чудовищной силой. Кто-то причитал, невнятно и глухо, словно набрав в рот земли. Стоило приподняться, как в ухо, словно пушечное ядро, воткнулось. Мужской ботинок. Я даже не успел отклониться. Раскровил ухо, по шее потекло. Ботинок Яцко, маленького нескладного Яцко.
Самого Яцко волокло за ноги, трепало из стороны в сторону; тщедушный Вениамин успел вцепиться обеими руками в прутья ограды, его рожица превратилась в сплошной рот, спина изогнулась вопросом. Ложноножка вздулась бицепсом, звенящей аркой над дорогой, она не обвивала ноги Яцко, как змея, хотя многие потом рисовали картину нападения именно так. Ложноножка натянулась на голени человека, она впитывала его, как раструб хищного хобота. Псевдохобот влажно блестел, на его поверхности проявлялся матовый рисунок, вроде паркета елочкой.
— Ааа-аа!!!
Григорий стрелял с колена; бесполезная трата зарядов. Пуля чмокнула, пробив псевдоконечность насквозь, не причинив вреда, разбила стекло в далеком окне.
— Да помогите же ему! — орала Тамара, заламывая руки.
Крик задохнулся, точно выключили звук. Яцко пролетел по параболе, размахивая руками, он вопил так что, наверное слышали во всем поселке. Мне пришло на ум дикое сравнение со спиннингом. Несчастного точно подцепило на крючок, втянуло в люк одним мощным рывком, и сразу стало тихо. Тварь на противоположной обочине не шевелилась, не издавала ни звука, она выглядела точно так же, как и раньше, — плоская черная пленочка, размазанная по пыльной дороге.
Тонкая пленочка, куда поместился целый человек, живой человек. Какой же глубины шахта размещалась под?
— Получай, гадина!! Аааа!!! — Толик подхватил баллон, Жан — палку с привязанной горелкой, оба взбесились.
— Не подходите! — заквохтала тощая жена.
— Стойте, не надо! — Я представил, как по ту сторону аллейки, за оградкой, шипят и пищат от боли еще несколько люков. Если они разом вытянут лапы, нам конец...
Но случилось все иначе.
Парни сожгли третью кляксу, очень быстро, как и первых две, однако. Однако тело несчастного квартиранта Зинчуков клякса не отдала. Ни одежды, ни костей. Несколько секунд гулко бесилось пламя, порхали чадящие ошметки, будто жгли покрышки, вот.
А мы сидели в канаве, обессилев от крика, и не отводили глаз. Люк сгорел, оставив после себя пепельный струп.
Земля едва заметно вздрагивала. Из трех воронок на дороге струился тошнотворный дымок. Сбоку закурил Комаров. Он свернул бумажный кончик сигареты фитильком, чтобы пересохший табак не высыпался.
— Кранты, — подвел итог сержант. — Вот и сходили за водой. Нам всем кранты...
Я покосился на его обглоданные ногти и вдруг отчетливо понял, что если этому человеку дать волю, то действительно наступит конец. Комаров ушел за кромку и тянул всех нас туда же. И он был не один; таких же, с потухшими глазами, ополоумевших от наплыва впечатлений, у нас набиралось полподвала.
— Надо уничтожить остальные люки, — предложил я. — Если мы их не убьем, они проникнут дальше. Это как грибница... Давайте вернемся и захватим бензин. Бензин есть в гараже, в закрытой канистре он не отвердел. Кто со мной?
Трус Белкин предложил только потому, что Неля. Я представил, как она второпях вскрывает шпроты, которые я утаил от общего котла. Вскрывает шпроты, чтобы выпить масло, собрать его с подбородка, с рук. Я представил, как клякса люка прорастает беззвучно в полу гаража, под верстаками, там, где Неля.
