«Опасность возгорания. Предупреждение: шлейф функционирует в защищенном режиме».
«Не соблюдена общая безопасность. Предупреждение…»
Смотрительница сидела, понурив укрытую колпаком голову. На верхних экранах повторялось лицо Стасова.
– Макс, в защищенном режиме у нас пять минут. Как только начнется вирусная атака, канал закроется автоматически.
– Черт, я не подумал! Вы можете пострадать?
– Это уже неважно. Ты был прав – Европа нуждается в новой парадигме, или, возможно, мы подзабыли что-то важное… Ты там не смотришь новости? Мой коллега Хаскин выступает по восьми информационным каналам, они прервали все шоу по нашему запросу. Военным некуда деваться, признан факт использования органики на Марсе, так что оставь комплексы, твои старания не прошли бесцельно.
– Значит, война?
Позади меня отскочил кусок стены, обнажилась проводка. В тамбуре, где держал оборону наш подопечный, окончательно погас свет.
– Возможно, войны не будет. Я общаюсь не только с тобой, одновременно мы говорим с секретарем ООН и Советом Содружества. Они дали принципиальное согласие завтра спуститься к нам, в Диип…
– Черт, погоди! – Я растянулся на полу у ног привязанного Севажа, а мгновением позже бинарная граната разнесла вдребезги окошко в зал криэйторов, прихватив кусок стены. Я подтянулся и успел схватить оба трофейных разрядника, оставленных мной на соседнем кресле. Следующая граната проделала в спинке дымящуюся дыру. Я прыгнул поперек входа, поливая огнем с обеих рук. Ближайший стрелок запрокинулся назад, он находился там, где раньше лежал «наш» «мангуст». Не дожидаясь, пока он свалится, я на животе юркнул в тамбур и, не отпуская гашетку, опустошил батарею. Попал в двоих, остальные отхлынули в жерло тоннеля. Краем глаза заметил парня в скафандре, с раструбом парализатора. Оставались секунды, чтобы достойно сдаться…
– Макс, удели мне внимание, – как ни в чем не бывало продолжал Стасов, но тут изображения подернулись рябью, исчезли и вернулись в черно-белой гамме. – Это «Тихая петля», Макс. Шакалы уже поняли, что Город не защищен. Макс, я хотел сказать: прости старого дурака, я обозвал тебя идиотом, я никак не ожидал, что мальчишка может видеть дальше…
– Плевать, Наташа, никаких обид… Черт! – Я высунул руку за косяк и повел пушкой из стороны в сторону, кто-то завопил от боли. Повалил Севажа вместе с сиденьем на пол, сдернул с Сюзанны шлем и оттащил обоих в угол. – Эй, чуваки, я сдаюсь, не стреляйте! А, дьявол, не слышат…
– Хэй, Макс, это Марта!
– Вы успели заслать вирус?!
Правое окно, выходящее в щитовую, начало продавливаться внутрь, трескаясь от жара и растекаясь, застывая на стенке шипящими белыми сосульками.
– Успели разослать сто шестнадцать миллионов адресных копий, но это не совсем то, что мы хотим… На людей запрещено воздействовать внушением, нам надо убедить Демо-департамент…
Экраны погасли. Я подпрыгнул, оттолкнулся от стола и забился в щель между высокими шкафами.
– Не стреляйте, сдаюсь!
Святые яйца, вроде бы докричался до них! Воцарилась подозрительная тишина, но Марту я по-прежнему слышал, звук не пропал.
– …Заседает Конгресс США… Чтобы насолить Европе, они из вредности рассмотрят вопрос о легализации родильных домов…
В диспетчерскую на полусогнутых входили отчаянные ребята. Их было так много, что мне за них стало прямо-таки стыдно… Я швырнул на пол остатки арсенала.
«Красная опасность. Стабильность передачи ниже критического…»- Лечь лицом на пол!..
«Предупреждение: массовые несанкционированные подключения…»
– Вы ранены, месье президент?
– Макс, они пожирают Город…
– Вы слышите?! Кто-нибудь, перекройте канал!
– Лежи, не шевелись, руки за спину! «Доклад резервного харда. Основной управляющий контур вышел из строя…»
– Шарль, это Севаж. Где ваши киллеры, срочно направьте всех в нэт! Что значит «боятся»?..
Угасающий голос сквозь треск статики, сквозь топот ног, сквозь бурчание огнетушителей. А может, мне только почудилось, – в тишине, после шума, чего не напридумываешь…
– …А она пикантная девочка, Макс, эта твоя чернявенькая…
– …Я бы тоже не отказался иметь сына от такой пташки…
– …Как темно… Завтра будет светло…
24. Еще не коней
Пятилетний сын Любы Зинуля несется, высунув язык, на своем размалеванном под мотоцикл велосипеде, в шлеме, наколенниках, рот до ушей… Всякий раз, когда он подлетает в воздух над короткой бетонной горкой, я инстинктивно дергаюсь. Черти, не могли для малышей сделать аттракцион поспокойнее!
– Дядя Максим, это клево! – хохочет он, скатываясь с последнего препятствия. – Иначе будет не так клево, если знаешь, когда упадешь.
Я прекрасно понимаю, что малыш прав, но все равно волнуюсь, когда мамаша оставляет его на мое попечение. С другой стороны, я знаю, что с сыном Зинули ничего страшного случиться не может, и моя бестолковая охрана ему ни к чему. Он уже прожил свою жизнь и сделал свои открытия. Я не умею играть с детьми, зато у нас с Антохой общая тайна. Мы вместе сделали Железную тетрадь.
Антоха, высунув язык, затачивает надфиль. Не так-то просто корябать буквы на железе.
– Дядя Максим, а кому мы отправим железяку? Мне?
– Возможно, тебе, а возможно, она не достанется никому конкретно, – честно отвечаю я. – Просто пусть отправится в будущее, в далекое светлое завтра.
– Дядя Максим, а почему про будущее говорят «светлое завтра»? Никто же там не был, вдруг там нет ничего светлого?
– Потому что люди не смогли бы жить, если бы знали, что будущее сложится для них плохо.
Он водит инструментом и размышляет. Мне нравится, что он учится думать.
– Значит, ты тоже живешь потому, что не знаешь, какое будет завтра?
Я щурюсь на солнце и ищу свои темные очки.
– Как раз наоборот. Я знаю, что будет, потому и живу. Наточил? Давай сюда…
– А что будет, что?
– Все, иди покатайся, а мы с дядей Владом еще посидим.
– Что будет, дядя Максим, ну, скажи!
Он умеет приставать, как банный лист. Хорошее упрямство, познавательное.
– Пока рановато. – Тетрадь лязгает о стол. – Попозже тебе скажу. Только, если не поймешь, чур, не переспрашивать, идет?
Он убегает, прихватив свою игрушечную «Ямаху».
Мы с Вукичем переглядываемся и смотрим ему вслед, заслонясь от солнца кепками.
Завтра будешь ты … Я встретил Любу в аэропорту, и с тех пор мы периодически общаемся. Я так немного мог для нее сделать, чтобы искупить свою вину. Хотя меня никто не обвинял, ее муж сам подготовил свою смерть. Прошел почти год с его похорон, и Люба продолжает верить, что я был другом Антона. Почти год я разбирался в себе и завершал насущные дела. Таких дел оказалось так много, я и не ожидал, что майор Молин настолько крепко связан с десятками людей. Я редко видел своих стариков, но одно дело – иметь возможность прилететь в любой момент, и совсем другое – убить родителей своим исчезновением. Мать долго смотрела, словно почувствовала что-то, когда сын приехал второй раз за три месяца, привез новый телевизор. Большую часть накоплений я положил на сберкнижку, на ее имя. Не так-то много удалось скопить… Собственного ребенка мне в Штатах не найти, а если бы и нашел, что я ей скажу? Гроши мои дочери ни к чему.
