– Который сейчас год, Изабель?
Он молча указал пальцем в жерло тоннеля. Над сияющими голограммами реклам вспыхивала надпись «2400. С Новым годом!»
3. Пансион
– Вы воспринимаете себя Максимом Молиным, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, служащим в особом подразделении по борьбе с наркотиками?
– Да, я воспринимаю себя именно так.
Мне стало весело. Собственная бредовая фантазия пытается убедить меня в том, что я – не я.
– Очень хорошо, – с нажимом произнесла она. – Можете взять одежду и оружие.
– Я свободен?
– Ваша семья за вас поручилась. Завтра вас доставят в это же время. Если удастся выяснить характер повреждений, начнем восстановительный цикл. На время пробоя, до возвращения личности, мы вживляем психосканер. Допуск к личному ресурсу восстановлен. Мистерии посещать только в сопровождении. Активная оборона запрещена, пассивный радиус ганов – десять метров.
Моя семья… Изабель и Чак подмигивали мне из приемной. Оба здорово набрались. Чак мне, кстати, понравился. Нет, упаси боже, не в интимном плане. Во-первых, он не паниковал. Во-вторых, употреблял привычный русский язык и не вис у меня на шее. В-третьих, он сразу предложил сделку: с моей стороны – послушание и следящий сканер, с его – домашний уход.
– Что со мной в одиночестве может случиться? – спросил я, пока такси, на глубине пятидесяти метров, неслось по бану. Чтобы не видеть, как они лижутся и Чак шурует у Изабель под платьем, я нарочито внимательно изучал пейзаж за окном. Машины двигались в восемь рядов, строго выдерживая одинаковую скорость и интервал, – все перестроения, видимо, контролировались из единого центра. На фоне серой стенки тоннеля со скоростью транспортного потока вышагивала сказочная трехмерная блондинка в сопровождении трех бронированных головорезов. «Трехдневный эскорт в зоны риска! Всего 8000 новыми! Артефакты диких времен!»
– В разных районах Питера действуют свои законы. Ты можешь случайно угодить в зону свободного кайфа или вольных Мистерий и неадекватно отреагировать, это опасно. – Чак теребил зеленую бороду, участливо похлопывал меня по руке. Изабель уже успел ему шепнуть, что лучше со мной не целоваться.
– Если так опасно, то оставьте меня в пансионе, зачем вам головная боль?
Они изумленно переглянулись.
– Макс, если Снейк попадет в реестр Психо, ему не дадут визы на воспроизводство! Пансионы никого не оставляют на воле, в городе полно чокнутых! Плиз, покажи лояльность, будь послушным одну неделю, ведь он твой… потомок.
– Снейк планирует иметь ребенка?!
– Он три года провел в тренинге на Сатурне, чтобы джабать зверем в «Охоте братьев Ли», затем три года на Охоте, это почти рекорд. Зверям запрещен тяжелый допинг, Макс, поэтому им проще получить визу на ребенка. Пожалей своих правнуков, Макс!
– А ты, Чак? Ты хочешь детей?
– Йэп, бой! – Он захохотал, вскидывая зеленую бородку. Зубы у моей второй жены были превосходные. – Мне поздно, мы с Изи выбираем кайф. После стольких лет медузы мутации клеток неуправляемы…
– Подожди… Все эти медузы, тиба и прочая дурь, они в свободной продаже?
– Май Год, Снейки. – Изабель положил голову на колени Чака. – Запроси в харде Декларацию прав. Вообще-то кайф делится на пойзоны, или отраву, как тебе удобнее, ею глушатся в основном за пределами Союза, затем идет собственно кайф, это для малолеток, – сплины, Красный, Черный тиба, Бальзам Хо…
– Бальзамы Хо тоже признаны отравой, – перебил Чак. – Смертность превысила норму, и много жалоб на слепоту. Акции Хо упали за месяц вдвое.
– Взрослые люди глушат медузу, колумбийские грибы, – продолжал Изи. – Коку, джойстики, эквадорский гриб, опий, кому что по карману. Иногда чистки стоят дороже допинга, а не сменишь кровь – не доживешь до сорока…
Я зажмурился. В висках настойчиво барабанило, не так, как прежде, но ощутимо. Такси сдвинулось на три ряда вправо, скользнуло на тормозной пандус и выпрыгнуло на поверхность, плавно болтаясь промеж магнитных буйков. Святые яйца! Слева выросла и тут же умчалась назад «Аврора», заключенная в стеклянный колпак. Излучины реки не было и в помине, крейсер стоял посреди огороженного пруда. Я попытался сориентироваться, но Большая Нева ушла под землю, на месте Троицкого моста висели соты аэровокзала, а Петропавловская крепость, также под колпаком, переехала в район Марсова поля. Кусочек исторического центра размещался в глубоком ущелье, среди убегающих ввысь небоскребов. В нижних этажах колоссов суетились человеческие фигурки, а далеко наверху продолжалось строительство. Опорные балки, точно куски скелета, не обросшие пока «мясом», тянулись к небу, между ними, в провалах будущих окон, поблескивала гора стекловидной бурой массы. Ни подъемных кранов, ни обломков кирпича, ни машин с раствором.
– Бактерии, – указал пальцем Чак. – Питаются псевдомитом на кремниево-молибденовой основе, особый строительный хард управляет расходом их выделений, согласно проекта…
– А Нева?! – не выдержал я.
– Что с ней такого?
– Как это «что»? Она течет в другую сторону!
Река не просто сменила направление. Примерно в том месте, где раньше Литейный проспект заглядывался на шпиль Финляндского вокзала, она обрывалась двадцатиметровым кипящим водопадом, даже целым каскадом, и энергично устремлялась в сторону Ладоги.
– Красиво, йэп? – засмеялся Изабель. – Донт варри, бой, она никуда не течет, это для красоты. Ладожская промысловая экосистема закрыта для притока, а в Балтике, дальше Кронштадтской стены, сплошной пойзон. Годится лишь для отмывки изотопов в реактор.
Место, раньше называвшееся Петроградской стороной, буйно заросло тропическим лесом, а за верхушками пальм вздымались знакомые заросли жилого бамбука. Желтый Город… В далекой безоблачной синеве колыхалось что-то вроде громадной паутины, на растяжках бесчисленных нитей удерживались полые гибкие трубы, внутри которых стремительно проносились темные тени. Более подробно я не успел рассмотреть, тоннель снова нырнул под землю.
– А кто будет матерью ребенка?
– Хард подберет женскую клетку.
– То есть вынашивание искусственное?
– Я где-то читал… – Чак поглаживал Изи по горлу. – В колониях порченых, в Африканских штатах, не перевелись еще подпольные родильные дома… Йэп, Макс, черт знает когда, лет триста назад, ООН выдвинула идею взаимного военного контроля, никто сегодня не вспомнит, как это называлось. Короче говоря, после того как Всемирный хард ООН начал сканить все игрушки массового поражения, реальные войны почти прекратились. Но до того успели закидать друг друга таким количеством химического дерьма и вредной биотики, что нормальных детей не стало. Тогда япошки предложили первую эрзац-матку с балансиром генетической отсечки. Модель до сих пор стоит в Музее Человека в Токио, я видел… Размером с лайнер. В тридцатых годах прошлого века случился последний вал мутаций, после него фемины добились окончательного запрета на роды, Содружество ввело визовую квоту на воспроизводство и учредило Демо-полицию… Уроды теперь не появляются.
