Куколка потрогала морду каменного дельфина, из пасти которого извергался веселый поток воды и падал в огромную раскрытую раковину. Второй фонтан, напротив, также был исполнен в виде двухметровой раковины, но вместо дельфина водой брызгались три морских конька.
После массажей мне было больно шевелить шеей, но я, не жалуясь, следил за Дженной. Куколка нарядилась в свободную розовую маечку без лифчика, закрытую спереди, а на спине всю в тоненьких веревочках. Она быстро вышагивала в своих обтягивающих штанах, запускала ладони в фонтаны, трогала себя за прическу, как делает всегда, когда не может успокоиться.
Она была очень красивая в то утро, возможно, я наблюдал одно из тех мимолетных изменений, которые все дальше продвигают угловатого тинейджера к состоянию взрослой женщины. Мне показалось, что у Дженны чуточку округлились плечи, немножко сгладились скулы, слегка поубавилось резкости, когда она задрала ногу в кроссовке на край ракушки, чтобы перевязать шнурок. В который раз эта безумно соблазнительная поза, когда попка оттопырилась, а в вырезе маечки я видел ее грудь и шрамы от операций, напомнила мне, кто я такой, и как скоро наши пути разойдутся. Как только Дженна найдет себе здорового парня, с парой крепких ног, мускулистыми руками, на которых он будет ее носить…
Не ошибся я в одном. Наши пути разошлись, но совсем по иной причине.
Последнее утро, когда мы поцеловались, когда Куколка брала мою ладонь и клала к себе на грудь. Последнее утро, когда я мог попросить у нее немножечко интима, попросить ее повторить нашу близость или хотя бы поласкать меня тонкими наманикюренными пальчиками… И до тупого, толстокожего урода внезапно дошло, что эта гибкая, расцветающая девушка, возможно, совсем иначе восприняла мое предложение поболтать. То есть она была в курсе, что я пытаюсь добраться до закрытой информации, но зачем для такой беседы приделывать длинные ногти и так тщательно красить глаза перед выходом на солнцепек? Черт подери, какой же я был осел!
Единственная, первая и последняя женщина всем своим видом намекала мне на возможность близости, а я все испортил! Врачи помыли меня и оставили в покое на пару часов. Мы запросто могли бы уединиться, здесь не было телекамер. А я все испортил, я заговорил про ее отца… Каждый приходит к безумию по-своему…
— Я подобрал неверное слово, пропаганда тут ни при чем, — исправился я. — Винченто изучает рефлексы идентификации, а я хорошо говорю по-русски.
— Что такое «иден…»? Как там дальше?
— Это когда подростки смотрят кино и невольно начинают подражать экранным образам.
— Словечки всякие, тряпки, да? Ну и что с того? Это же клево! Я тоже раньше хотела быть похожей на Памелу, а потом мне понравилась Куртни Лав, а потом…
— Я говорю не о тряпках, хотя одежда тоже играет роль.
— Хорошо, я все поняла. Я, как всегда, сказала глупость.
— Ты не глупая, ты всего лишь…
— Все, молчу!—Дженна двумя ладошками комично зажала себе рот. — Расскажи мне! — Она уселась напротив, на влажный край ракушки, подставив спину брызгам.
Я мысленно сложил фигу и вкратце передал ей содержание моего файла. Я постарался не слишком запугивать Куколку научными терминами, особенно касательно моих «аномальных речевых искажений». Еще не хватало, чтобы девушка начала меня бояться и поставила нас с апостолом на одну доску. Главное, я ей не признался, каким образом добыл информацию. Я слишком хорошо знаю, как люди реагируют на слово «гипноз». Куколка, с ее впечатлительностью, вполне могла вообразить, что я и ее захочу подвергнуть внушению.
Как мне ее потом убедить, что мои скромные способности к суггестии всплывают лишь в отношении врагов? Прочих людей я мог в лучшем случае усыпить…
— Насчет Пэна я поверю чему угодно, — Дженна покусала губу. — Но моя мама даже толком не знает, где находится ваша Москва. Для нее Россия — нечто вроде другой галактики…
— В документах Пэна обзывают начальником третьего отдела. Он тут главный координатор разных проектов. Твоя мама не имеет отношения к «русскому отделу».
— А я, Питер? — наклонилась Куколка. — К чему я имею отношение?
— Всего четыре отдела, — размышлял я. — Сикорски главный в Крепости, но Крепость — это не весь третий отдел. Я прочел много их бумаг и кое-что сопоставил… Четвертый отдел выделяет деньги на выборы удобной им власти, подкупает чиновников; второй отдел, под видом благотворительных медицинских структур, отслеживает результаты массовой психической обработки и тут же подтасовывает статистику… Про первый отдел — ни слова, скорее всего, это аппаратные средства, техническая поддержка.
— А третий?..
— Это Крепость, и не только. Как я это понимаю, третий ведает биологическими объектами, годными для участия в информационной войне. Все мы как солдаты.
— Питер, я не могу быть солдатом, — криво усмехнулась Дженна. — Я иногда по месяцу не встаю. Какой из меня солдат?
— Ты меня больше всего и беспокоишь. Тебя нет в списках корпуса «С»… — Мне было непросто выдавить из себя следующую фразу. — Ты живешь с нами по одной из двух причин. Либо в закрытой зоне есть нечто, что тебе не следует видеть, либо там вообще нет людей, способных к общению.
— Но там есть люди. Там… Там иногда кричат,..
— Ты тоже слышала?
— Я не хотела тебя пугать. Мама говорит, там буйные больные.
— А я не хотел пугать тебя.
Несколько секунд мы молча глазели в фонтан. Тысячи солнечных зайчиков плясали в струях водопада, каменный дельфин подмигивал мне мокрым блестящим глазом. Сквозь воду я видел шахматные заросли карликового можжевельника, уютные дорожки, двух рыжехвостых белочек, которых с рук кормила полная черная женщина, очевидно, медсестра или нянечка. Возле женщины, в таких же, как мое, креслах, кривили лицами двое парализованных детишек, лет шести. Санитарка им что-то весело говорила, белочки грызли угощение…
Чудесная южная страна, где даже зимой не опадают листья и распускаются цветы, где последнего урода окружают вниманием и заботой…
И Питер, точно злобный гном, разрушающий сказку!
— Ты упомянул моего отца! — чуть слышно произнесла Дженна. — Как мы это можем проделать?
— Очень непросто, — отозвался я. — Крайне непросто. Мы это осуществим, если ты проникнешь в компьютеры административного крыла. Но повезет нам, если сделаешь все в точности, как я скажу.
— А если я что-то перепутаю? — Она перевела на меня свои умопомрачительно роскошные глаза.
— Тогда нам конец.
21. АМЕРИКАНСКАЯ ЖИВОПИСЬ
Питер, я набиралась смелости, чтобы поведать тебе насчет Дэвида и малыша Роби. Ты прости, что я постоянно сбиваюсь в сторону, я плачу и впадаю в истерику, только успокоить меня некому. Заперлась тут в четырех стенах, занавесила окно и выглядываю в щелку, не проедет ли машина. Пока все тихо. Передо мной на столике, возле компьютера, лежат нож и револьвер. Да, представь себе, я обзавелась настоящим оружием. Так что какое-то время смогу держать оборону. Но они не отстанут.
