— Георгий Карлович, вы надо мной, наверное, смеетесь?
Круглое распаренное лицо Гирина едва заметно передергивается. Становится очевидным, что сам факт убийства сотрудницы шеф уже «переварил».
И к возможный упрекам в недальновидности со стороны дознавателя тоже подготовился. Его толстую шкуру упреками пробить нереально. Но Гирин ждет еще какого-то подвоха, ждет вскрытия второго дна.
— Георгий Карлович, вы знали, что Харвик являлась федеральным агентом под прикрытием?
— Что-о?!
Гирин довольно быстро берет себя в руки. Он не просто растерян, он абсолютно выбит из колеи. Видимо, в голове уже прокручивает утреннее рандеву на совете директоров. Федеральный агент на штатной должности и без согласования с Серым домом — это не шутки. Агент, внедренный Серым домом в самую сердцевину ноу-хау. И, ко всему прочему, теперь этот агент мертв.
— Георгий Карлович, я бы тоже ничего не знал. Просто посчастливилось встретить знакомых…
— Для того, дружок, тебя и посылали. Где она прятала «синий флажок»?
— Ребята из Управления пользуются новым опознавательным контуром британского производства. Он имеет функции взлома внешних кодов, каких нет в нашем отделе кадров. Только поэтому удалось разглядеть метку. Теперь тут орудуют федералы, и я ничего не могу сделать…
— Твои приятели уверены, что девушка не угодила случайно в уголовную разборку?
— И случайно залезла в кабину, откуда не должно быть выхода во внешнюю сеть, — желчно заметил дознаватель. — Впрочем, сегодня ночь сплошных случайностей. Вы в курсе, что тридцать процентов фирмы «Салоники», где произошло убийство, принадлежат нашему уважаемому Костадису?
Гирин был известным лицедеем, но так искренне изобразить удивление он бы не сумел.
— Дружочек, уходи оттуда. Утром — прямиком ко мне.
— Я боюсь за него, Георгий Карлович.
— За кого «него »?!
— За Костадиса. Принты перформера мы уже потеряли… — Януш сознательно произнес «мы», а не «вы». — Если кто-то стремится уничтожить записи сценария, то будет логичным предположить, что Костадис также не доживет до рассвета…
— Погоди секунду…— Лысина Гирина загородила весь экран, затем сползла куда-то вбок. — С Костадисом все в порядке. Он удаляется от города со скоростью… Ого! Более полутора тысяч километров в час…
Януш мысленно поставил галочку, отмечая, с какой непринужденностью председатель вошел в милицейскую поисковую систему.
— Иными словами, он в самолете!
—Да… Наш контуженный смылся, не закончив процедур в больнице… Судя по всему, через пару часов он выйдет где-нибудь в Иране и избавится там от маячка…
— Георгий Карлович, теперь войти в сценарий невозможно. С тем же успехом Костадис сотрет в Иране принт на сетчатке. Если уже не стер. Этот хитрец с самого начала дурил мне голову! Он знал, что кто-то лазил к нему в компьютер, но ни слова не сказал. Нас переиграли…
— Не все потеряно, — неожиданно широко и развязно ухмыльнулся Гирин. Но ни толики доброжелательности в его ухмылке не было. — Это они думают, что самые ловкие. У нас есть кое-что в заначке…
Дознавателю показалось, что он ослышался.
— Вы хотите сказать, что мы нарушаем условия соглашения? Мы врем заказчикам насчет конфиденциальности, а сами ведем запись?!
Гирин делано поморщился:
— Мы же не можем позволить себя переиграть, верно, дружок?
5. ЛЮДИ И СКРИНЫ
Ксана не ушла. Дождалась меня. Иногда она просто прелесть. Наверное, ее сонное присутствие помогло мне навести порядок в мыслях. Благодаря ее сопению в районе ключицы я встал почти готовым к борьбе. И внешне спокойным переступил порог кабинета.
— Мы были в бане, на даче у Сибиренко, ты же понимаешь… — Председатель совета впервые говорит со мной тоном, похожим на извинение. — Видишь ли, дружок, если что-то происходит с актером, задействованным в реализации сценариев группы «Шербет», об этом мне докладывают незамедлительно. Мне и Сибиренко.
Шеф сегодня необычайно разговорчив. Дважды упомянул имя президента компании, это начинает походить на бестактность. Сейчас он ждет, чтобы я вник в смысл последней фразы. Сибиренко — это очень большая величина. И дело не только в деньгах и статусе главы корпорации. Пока Гирин пьет с шефом пиво в сауне, за его судьбу можно не волноваться. Президент не приглашает в баню всех подряд. Он пьет кофе с главой нефтяного холдинга, играет в поло с министрами, а ужинает в закрытых клубах, принадлежащих депутатам от радикальных фракций. Он выдал дочку замуж за полковника из внешней разведки, а сына в двадцать два года уже пристроил пресс-атташе в Венгрию.
О нашем шефе говорят и пишут разное.
Никто точно не был уверен, но шептались об убийстве в позапрошлом году лидера думского Комитета по антимонопольной политике. Человек излишне рьяно нападал на телекорпорации и утверждал, что они втайне объединяются. Человек выступал за ограничение экстрима на телевидении и возглавил комиссию по расследованию психических отклонений у подростков.
В ходе расследования убийства фамилия Сибиренко всплывала несколько раз, но обвинения так и не были выдвинуты. Да, президент одного из питерских телеканалов порой горячо полемизировал с депутатом и вызывался несколько раз на слушания при рассмотрении антимонопольных дел. И даже слышали, как депутат кричал смеющемуся Сибиренко, что выведет «их теневой кабинет» на чистую воду и не устрашится никаких угроз…
Когда я долго смотрю на фотографии шефа в главной приемной, меня охватывает нелепая дрожь. Надолго я оставался один на один с его изображениями всего два раза, когда поджидал в глубоком кресле Гирина. Главная приемная похожа на взлетную полосу аэродрома, а двадцать два движущихся голографических Сибиренко похожи на меня.
Их так много не оттого, что у шефа корпорации мания величия, он и так давно достиг высот Олимпа.
Просто в каждой рамке запечатлены моменты братания шефа с коронованными особами, понтификами и бульдогами из президентской администрации. Каждый, попавший в приемной в плен гостевых кресел, неминуемо проникается осознанием собственной никчемности пред ликами небожителей. Они радушно распахивают объятия друг другу, они небрежно обнимаются над историческими договорами, они меняются папочками с подписанными бумагами на миллиарды долларов, на их спортивных щеках светятся печати счастья.
Большинство этих милых мужчин и женщин с радостью бы выпустили из шефа кишки. Потому что он всплывает слишком быстро. Он всплывает, стремительно торпедируя их снизу в мягкие подбрюшья, и свора тех, кто наверху, вынуждена с робостью уступать местечко в сытной ряске.
Сибиренко пугает многих.
Но моя беда не заключается в лишней робости. Я видел достаточно много высокопоставленных трупов и знаю, как все одинаково кончается. Моя робость и тайная гордость проистекают оттого, что Сибиренко чем-то на меня похож. Это неуловимо и не подвластно психоанализу. Он старше меня на двадцать четыре года и на двадцать кило тяжелее. У него, несмотря на армию медицинской обслуги, начинают свисать щеки и подбородок, расширяется нос и толстеет шея. И вообще, сравниваясь с великими людьми, следует говорить, что это мы их копируем, а не наоборот.
