Стекло оказалось небьющимся, однако от удара включилась
сигнализация джипа, наполнив колодец двора жуткими заунывными подвываниями.
Видимо, так или примерно так завывала на болотах хмурыми
туманными вечерами собака Баскервилей, наполняя сердца окрестных жителей
мистическим страхом и суеверным ужасом.
Конечно, отечественные отморозки не обладают такой
чувствительностью, как жители английской глубинки, и в отличие от них
совершенно не суеверны. Однако включившаяся сигнализация заставила и их
изменить свои планы.
– Смываемся, пацаны! – проговорил один из них, вертя
головой.
– Обожди, сперва мы этого гада замочим! – возразил
другой, более решительно настроенный.
– Спокойно, Толян, – осадил его третий, – сейчас
не время. Забыл, что Гвоздь велел? Чтобы все было тихо, а тут вон какую музыку
устроили!
– Да замочить-то его за минуту можно! – упорствовал
самый кровожадно настроенный из троих.
Но в это самое мгновение из подъезда выкатился хозяин джипа.
Если трое незнакомцев показались Надежде на редкость
крупными и решительными экземплярами вида homo sapiens, то этот новый персонаж
был самый настоящий монстр. Шея у него была толщиной с афишную тумбу, бицепсы –
с телеграфный столб, а ноги такие накачанные, что он не мог поставить их рядом
и бежал в раскоряку, как краб на берегу моря. В дополнение ко всему на его
необъятной шее имелась небольшая бритая голова с низким обезьяньим лбом и
маленькими злющими глазками, как у бультерьера.
Заметив группу возле своего джипа, он злобно хрюкнул и
помчался на незнакомцев, размахивая кулаками и хрипя:
– Запасайтесь гробами, уроды! Я вас всех сейчас на собачий
корм переработаю! Вы как, хомяки потрошеные, посмели к моему джипузеру
приблизиться?!
Трое «друзей» Селиверстова оценили внешние данные нового
противника и сочли за благо организованно отступить. Они бросили полуживого
Василия на асфальт и припустили прочь со двора. Владелец джипа, радостно хрюкая
и топая, как целое стадо носорогов, устремился следом за ними.
Василий Селиверстов с заметным трудом поднялся на ноги и
огляделся по сторонам.
От прежнего лощеного, ухоженного мужчины, грозы женских
сердец, осталось одно воспоминание. Губы его были разбиты, нос свернут на
сторону, под обоими глазами красовались огромные синяки, на лбу и на щеках
виднелись ссадины.
Надежда Николаевна, как всякая женщина, обладала отзывчивым
сердцем. Она не могла без жалости смотреть на избитого, полуживого человека,
хотя и подозревала его в убийстве. Кроме того, у нее появился реальный шанс
вытрясти из Селиверстова кое-какую информацию: в своем теперешнем состоянии он
вряд ли был способен на упорное запирательство...
Короче, по той или другой причине, а скорее всего по целому
ряду причин Надежда устремилась на помощь побитому Василию.
Правда, прежде чем выскочить из своего укрытия, она приняла
кое-какие меры для конспирации.
Конечно, она не думала, что Василий заметил ее на вечеринке
и уж тем более в кабинете психолога, однако береженого, как известно, Бог
бережет, и Надежда Николаевна постаралась слегка изменить свою внешность
имеющимися под рукой средствами. А именно вытащила из-под воротника пальто
яркий шелковый шарфик и повязала его на голову в качестве косынки.
Подбежав к избитому Селиверстову, Надежда подхватила его под
руку, чтобы помочь удержаться на ногах, и проговорила с искренним сочувствием:
– Мужчина, как же вам досталось! Вам нужно скорее в
травму... я вам помогу добраться!
К ее удивлению, Селиверстов выдернул руку, взглянул с
ненавистью и процедил через разбитые губы:
– Отстань, бабка! Чего тебе надо?
Надежда Николаевна почувствовала горькую обиду. Вот как
современный человек реагирует на милосердие! Она-то, наивная дура, хотела ему
помочь, а этот низкий, неблагодарный человек мало того, что оттолкнул
протянутую ему руку помощи, так он еще и обозвал ее бабкой!
Такого с ней еще никогда не было. Ну, допустим, девушкой ее
тоже давно уже не называют, только один раз, в автобусе, какой-то дядечка со
спины не разобрался, попросил: «Девушка, передайте деньги...» – но обычно ее
называют дамой, в самом крайнем случае – женщиной. Обращение, конечно, не бог
весть какое изысканное, но к нему уже все как-то привыкли. Но чтобы бабкой!
К обиде примешалась самая настоящая злость.
«И что я с ним вожусь? – подумала Надежда. – Брошу
его здесь, пусть как хочет, так и выбирается!»
«Но тогда ты ничего не узнаешь о том убийстве на
корпоративной вечеринке! – проговорил ее внутренний голос, который до
этого молчал, как партизан на допросе. – А между прочим, скорее всего
он-то и есть убийца! Так что, расследовав убийство и выведя Селиверстова на
чистую воду, ты ему заодно отомстишь за хамство!»
На этот раз, как ни странно, Надежда была согласна со своим
внутренним голосом.
В довершение ко всему из подворотни послышался топот
приближающегося стада носорогов. Видимо, владелец джипа разделался с той
мрачной троицей и теперь возвращается. А в таком случае ему лучше не попадаться
на дороге. Известно ведь, что носорог очень плохо видит, но при таких размерах
это уже не его проблемы...
– Слушай, ты, красавец мужчина, если не хочешь, чтобы тебе
еще добавили, – делай, что я скажу! – проговорила Надежда с
неприязнью и снова подхватила Селиверстова под локоть.
Она еще раньше, осматривая двор, заметила в дальнем углу
ступени, ведущие вниз, к подвальной двери. Теперь она поволокла к этому подвалу
вяло упирающегося Селиверстова.
Тот поначалу что-то недовольно ворчал, но когда из
подворотни вылетел, громко топая и пыхтя, разъяренный владелец джипа, Василий
замолк и прибавил шагу.
Все слышали об испанской корриде, но не все знают, что
коррида – это только кульминация и завершение праздника, продолжающегося целый
день, а то и несколько дней, и что перед боем быков происходит событие не менее
важное и гораздо более массовое – так называемый бег быков. Несколько огромных
животных выпускают на узкие улочки города, и все мужчины, желающие показать
свое мужество, бегут перед ними к арене для боя быков, плаца дель торрес. Не у
всех хватает силы воли и выдержки, когда позади, неотвратимо нарастая,
приближается тяжелый топот копыт. Многие участники бега быков прячутся в
подворотни или перепрыгивают через заборы, показывая при этом чудеса ловкости,
и только самые смелые добегают до арены, срывая аплодисменты зрителей.
Нечто подобное испытали и Надежда с Селиверстовым, когда во
двор влетел, пыхтя и ругаясь, багровый от злости громила.
Надежда подтолкнула Василия к ступеням, и они стремительно
скатились по ним к хлипкой подвальной двери.
На их счастье, она оказалась не заперта, и Надежда
проскользнула в подвал, втащила за собой Селиверстова и захлопнула дверь.
