Надежда скинула куртку, мимоходом расстроилась, отметив на
ней грязные разводы, и переобулась в хозяйские шлепанцы. Предводительствуемая
Аниной матерью, она прошла по длинному полутемному коридору, заглянула в
комнаты – небольшие, но с высокими потолками, непривычному человеку показалось
бы, что он в церкви. Обстановка была самая скромная, да и ремонтик хоть
косметический не мешало бы сделать. Ну, все правильно, живут вдвоем мать с
дочкой, откуда у медсестры большие заработки? Хватило бы на еду да на одежду...
Кухня тоже была малость запущена, шкафчики потемнели от
копоти, стоял допотопный стол на одной ноге, покрытый клеенкой. Но на широком
подоконнике расположился самый настоящий сад. Там стояли два огромных ящика, а
в них... в них были кактусы и всевозможные растения пустыни, так
называемые суккуленты.
Раньше Надежда не слишком любила такие комнатные растения,
ей больше нравились те, что пышно цветут или дают большие сочные листья. Кроме
того, кактусы муж категорически запретил даже вносить в дом, чтобы его
обожаемый кот не уколол нежный нос и подушечки на лапах. Надежда про себя
думала, что кактусы помогли бы ей справиться с пристрастием наглого котяры
объедать все цветы едва ли не под корень. Уколет пару раз нос – сразу
сообразит, что так делать нехорошо, и будет подальше держаться от цветочных
горшков!
Но прежде чем кот это поймет, сама Надежда может пострадать
от гнева собственного мужа. Нет, бить он ее, конечно, не станет, Сан Саныч –
человек воспитанный. Но будет грандиозный скандал, коту достанутся
дополнительные блага и деликатесы, а Надежда окажется виноватой во всем.
– Какая прелесть! – совершенно искренне воскликнула
Надежда, устремляясь к подоконнику. – Как красиво!
– Это мое хобби, – горделиво улыбаясь, сказала
хозяйка, – кухня у нас темноватая, солнышко только летом заходит, но они
растут хорошо, и сама не знаю отчего...
– От вашей любви, – серьезно сказала Надежда, и Анина
мама с ней согласилась.
Мигом подружившись на почве комнатных растений, женщины
уселись пить чай, предложенный радушной хозяйкой. К чаю подавались недорогие
конфеты и домашний пирог с курагой. Пирог был ужасно вкусный, и тесто сдобное
до невозможности. Надежда съела большой кусок и мужественно отказалась от
второго.
– Вот сижу дома, пока Аня на работе, от скуки пироги
пеку, – пожаловалась хозяйка, – заняться-то нечем. Зимой на улицу
выходить не могу, у меня от ветра и от холодного воздуха сердцебиение сильное
начинается.
«Тогда пирогов бы надо поменьше», – неодобрительно
подумала Надежда, однако тут же устыдилась: пирог был удивительно вкусен, она и
сама не удержалась, хотя давно уже дала себе слово не есть мучного и сладкого.
В разговоре Надежда ловко обходила подробности того, для
чего собственно ей нужна сиделка, и между делом расспрашивала Галину Тимофеевну
о жизни. Из той вовсе не нужно было тянуть слова клещами, соскучившись в
одиночестве, она вывалила на Надежду кучу сведений, правда малополезных.
Они живут в этой квартире давно, и Аня здесь родилась, и она
сама. Вот в той дальней комнате, а вторая тогда была не их, тут соседи жили, Раскидаевы.
Соседям квартиру дали в спальном районе, а эту комнату им отдали, отец еще был
жив, он отхлопотал... Потом отец умер, она, Галина, замуж вышла, родила Аню.
Потом муж ушел – другую встретил. Он таксистом работал, ну, ночью подсела к
нему одна такая... вот он к ней и ушел... Потом мама умерла, и остались они тут
вдвоем с дочкой. Аня – девочка хорошая, работящая, да только вот в личной жизни
ей не везет, был один тип, прожил у них полтора года, да и сбежал. Хорошо, что
она, Галина, как чувствовала, прописывать его не стала. Много он крови Анечке
попортил, очень она страдала...
Надежда вспомнила рассказ горе-сыщика, как мамаша буквально
взбесилась, приняв его за какого-то Геннадия, и согласно кивнула: все сходится.
А Галина Тимофеевна вошла в раж и мигом смоталась в комнату
за фотографиями. Надежда с тоской проводила ее глазами, отметив машинально, что
двигается Галина, несмотря на полноту, легко и без одышки. И внешне никак на
сердечницу не похожа: синевы под глазами нет, румянец во всю щеку, движения быстрые...
Ладно, не ее это дело, пора откланяться да идти восвояси.
Галина легко тащила старинный альбом для фотографий в
переплете малинового бархата.
– Это еще родительский, – бормотала она, – вот
мама с папой, вот я маленькая, вот с мужем свадебная...
В молодости Галина была не такая полная и даже хорошенькая –
глаза яркие, волосы пышной волной. А вот муж ее Надежде не приглянулся –
бледный какой-то, зализанный, лицо невыразительное. Впрочем, на свадьбе все
женихи выглядят немного пришибленными.
– Вот Анечке три годика, – щебетала Галина, показывая
фотографию, где девочка с бантом обнимала традиционного медведя.
Дальше пошли сплошь фотографии Ани – в детском саду на
празднике, летом на озере, в школьной форме. Стало заметно, что Аня похожа на
отца – те же невыразительные глаза, взгляд тусклый, улыбается мало... Даже
когда стала постарше, не похорошела.
– А вот выпускной вечер, – сказала Галина и протянула
большой групповой снимок, – найдите Аню...
Но Надежда Николаевна уставилась совершенно на другую девушку.
В светлом платье, с короткой стрижкой, но Надежда не могла ее не узнать. На
снимке была та самая таинственная блондинка из ресторана, та самая, которую
Надежда видела мертвой. И вот теперь на фотографии – лет на пятнадцать моложе,
с другой прической, почти без косметики, но это, несомненно, была она.
– Вот... – показала Надежда.
– Ну что вы, и совсем не похожа, вот же Анечка! –
обиделась Галина Тимофеевна. – А это подружка ее, Алена... вот как же
фамилия-то ее... забыла.
– Они в одном классе учились? – спросила Надежда,
тщательно следя, чтобы в голосе не проявилась заинтересованность.
– Да, и потом дружили, пока...
– Что – пока? – Надежда с трудом оторвала взгляд от
снимка.
– Ой, там такая была история – это просто ужас! –
Галина всплеснула руками.
– Да что вы... – теперь Надежда была само
внимание, – ой, расскажите, если про любовь, так я очень даже люблю...
– Да какая любовь! – Галина махнула рукой. – То
есть и про любовь, и про ревность, все там есть, просто кино!
Она подвинула стул ближе к Надежде и перелистнула страницу
альбома. Там была парадная фотография – две девушки, причесанные и накрашенные,
смотрят в объектив. Аня серьезно, без улыбки, лицо у нее, как обычно,
невыразительное, зато вторая, Алена, улыбается чуть наигранно, как кинозвезда.
Интересная девица, что и говорить, Аня против нее совсем чумичкой кажется.
Галина теребила ее за рукав, предлагая посмотреть другие
снимки. Любительские карточки – на даче, на прогулке возле Невы. Девушки
взрослели, Алена все больше хорошела, Аня оставалась такой же невзрачной. Их
окружали молодые люди – всегда большая компания. Все ясно: молодого человека у
Ани не было, а у Алены если и был, то его фото она, верно, хранила в
собственном альбоме. Последняя фотография была цветная, Алена на ней была
похожа на ту женщину, что Надежда видела три дня назад мертвой, – длинные
светлые волосы, чуть располнела. И платье было красного цвета, но, конечно,
другое – это было подешевле и не такое открытое.
