Показалось?! Так ведь был мальчик, был! Мамой клянусь! Монах стоял посреди дороги, озадаченно косясь на плесень.
– Что, сбежал отрок неблагой?
– Сбежал, – машинально ответил я. Ощущение чужой тайны – теплое, щекочущее и невыразимо приятное накатило на меня. Ну и денек сегодня выдался!
Монах смотрел на меня с ожиданием. Опомнившись, я неловко опустился на одно колено:
– Спасибо вам, святой отец, выручили. С этой сволочью…
– Вот и отлично, паства, – перебил инквизитор. И поинтересовался: – Как машина? Побита?
– Не очень. Чинить придется, а так на ходу.
– Славно! – оживился тот. – Благостно сие и велелепно. А скажи, сыне… – Взгляд аснатара затуманился: – Обрадуешься ли помочь святой нашей матери-церкви? Ну так, чисто по-родственному?
– По-родственному? – удивился я. – В смысле?
– Ты по существу отвечай, паства. Без мумления неблагого.
– Так это смотря в чем.
– Резонно. Мне, сыне, в Болотноселье нужно, по надобностям высокодуховным. И тебя это тоже касается. Вникаешь?
Я вникал. Варвары, друджванты, мальчишка, расползшийся горкой плесени… Наверное, так чувствует себя мотылек, перед которым вспыхнула соблазнительная газовая конфорка тайны.
– Ладно, отче. Только помогите стекла вымести.
Монаха звали Иштваном. Всю дорогу я искоса поглядывал на него. Мне казалось, что, стоит отвернуться, он превратится во что-нибудь… такое, странное. Отрастит нос на пол-лица или уши остроконечные. Я не сумасшедший, просто иногда так хочется чуда! Не все же жить скучной, приятной и спокойной до отвращения жизнью.
А вдруг действительно в Ведене друджванты завелись? И этот их ловит?! Вот бы хоть глазком глянуть!.. Говорят, друджвант может кем угодно обернуться. Живет, скажем, обычный человек… или там сенбернар, или рыбка в аквариуме. А на самом деле – не рыбка это, а пиранья-друджвант, воплощение зла. Отвернешься, а тебе зубами в горло!
– Сюда, пожалуйста, – меланхолично приказал монах, – заезжай и сразу налево. Сейчас покажу, где машину поставить.
Служка-аберетар распахнул ворота. Мы въехали во двор и свернули на площадку. Иштван обменялся с аберетаром несколькими фразами.
– Теперь пойдем, – повернулся он ко мне. – Его преосвященство, хаванан Никодим Кей-Кобад хочет с тобой поговорить.
Сам хаванан?! Высший глава веденских церковников?! Чего-то примерно такого я и ожидал, но все равно растерялся:
– Зачем это? Мы же…
– Зачем – это уж он сам скажет.
Намеренно или случайно, монах стал так, чтобы заградить дорогу обратно. Служки смотрели на меня сочувственно, пряча глаза.
– А если я не захочу?
Иштван посмотрел на меня с интересом:
– Ты никак душу погубить жаждешь? Или к матери-церкви того… без почтения должного? Ты только скажи, паства.
Аснатары придвинулись. Я посмотрел на их рожи и покорно зашлепал следом за аснатаром.
В Ведене много Домов Огня. Болотносельский из них считается лучшим. И святость тут особенная, и аша прет по самое не могу, и монахи благостные – не в пример Южной Огневице, где молится новое поколение.
Вообще-то пи… (молчок! в святом храме нельзя!) уродов из нового поколения я тоже не люблю. Но здесь действительно хорошо. Вон боль в разбитом носу прошла, даже, кажется, ссадина затянулась. И ребра не ноют.
Интересно, мне через пару дней к зубному… Может, и дырка того?.. Вот здорово было бы!
Мы вышли в храмовый коридор. Я сориентировался: по левой стороне фрески изображали Аримана, сволочню всякую, друджвантов, а справа – святых, травки, огоньки. Слева – еретик и лжепророк Ницше (который «Так отжигал Заратустра» сочинил), а справа – ашо Бахрам, святой. Этому Бахраму, если честно, я бы горшок с геранью не доверил. Рожа у парня, словно тот триста лет запором страдает.
Иштвану я, конечно, ничего такого не сказал. Чего хорошего человека зря обижать? Он же не виноват, что тупой фанатик и мракобес. Тем более мы уже пришли. Иштван отправился в покои хаванана докладывать, а я остался скучать на диванчике.
Скучать пришлось недолго. Мобильник выдал трель из «God of Absolute Evil», и отовсюду попкорном повыскакивали обозленные физиономии аберетаров. Гос-споди! Кажется, я оскорбил чувства верующих. Ну что за жизнь такая!
Чтобы не нервировать бедолаг, я поспешно поднес телефон к уху.
– Алло?
– Ауво? Авекс?!
Кажется, я снова чего-то оскорбил… В храме божьем матом не разговаривают.
– Откуда у тебя мой номер, придурок?
– Не свись, Авекс! – В голосе Метрика переливалась вся гамма раскаяния. – Дево есть. На миввион дево!
– Ну?
– Мне деньги нужны… да постой ты! Сехьезно! Я гитаху пходаю!
– Гитару? – сердце радостно ухнуло в груди. – Какую?
– Мою. Ибанез. Пятьсот семидесятый!
– Да ты что?! И за сколько?!
– Двести тхидцать.
Я осторожно укусил себя за руку. Вроде нет, не сплю. «Ibanez RG 570». За двести тридцать. Не сплю. Больно. Ага.
– Ну так что? Бехешь?
– Посмотреть надо, – с деланым равнодушием отозвался я, молясь, чтобы сердце не устроило счастливый пляс на полу. – Струны потрогать, всякое такое.
– Само собой. Ты завтха можешь подъехать?
– К тебе? Давай на вокзале встретимся. Чего там!
На вокзале Ленька не хотел. Договорились сбодаться возле «Велотрека» на Свободе.
Выключив телефон, я обнаружил, что Иштван уже вышел и ждет, пока я закончу разговор.
– Вставай, сыне, – объявил он с забавной торжественностью. – Его преосвященство ожидает тебя.
Охренеть! Я пожал плечами и вытащил зад из кресла.
Нет, положительно, день сегодня удался!
От обилия огня в покоях хаванана пришлось зажмуриться. Маслянистое пламя качалось над серебряными треножниками. Крылатые быки держали чаши, наполненные «чистым» огнем; под потолком плясали золотистые облачка, похожие на бикини Люси Ли. Летом тут, наверное, ад кромешный. Хотя нет, вряд ли. Вон, я слышу, кондиционер пожужживает. И вообще, кабинет обставляли щегольски, с любовью. Шкафы красного дерева, стол на витых дулечках, автоматические кресла на колесиках – тоже под дерево. У окна кровать – простенькая, но удобная. Матрас тонкий, подушки нет, покрывало поблескивает золотыми спиральками. На столе ноутбук, в нише – телевизор и DVD-проигрыватель. А патриарх у нас ничего, прогрессивный. Интересно, у него аська есть? Вот бы сконнектиться!
