– Хорошо. Только давай пройдем чуть дальше. Там есть выход, и мы выберемся в скалах недалеко от Шатона.
Судя по глазам, девчонка не очень-то поверила. Но отдавать браслет Велька не торопился, а возвращаться темными ходами, да еще и когда мертвец рядом…
Спасибо огромное.
– Вельчик, миленький, я боюсь. Я кричать буду!
Мальчишка вздохнул:
– Ну хоть немного, а? Хоть десять шагов. Посмотрим и сразу назад.
– Правда?!
– Честное слово.
Скрепя сердце Тая согласилась. Идти им пришлось не десять шагов, а чуть больше. Минут через пять Тая вновь начала поскуливать. Велька уж и сам хотел возвращаться, – такая жуть витала в коридорах, – как вдруг ход расширился. Подростки оказались в огромном зале, заваленном ящиками и старыми трубами.
У стены алым и золотым пульсировали огромные узорчатые ворота.
– Портал, – прошептала Та. – Какое чудо. Эй, стой! Ты что, полезешь внутрь?!
Вообще-то Велька на полпути останавливаться не привык. Но в Таиных глазах застыл такой ужас… «Да, – подумал мальчишка, – так и гибнут благие начинания».
– Хотя бы одним глазком! Ну, пожалуйста!
– Отдавай браслет.
– Ну что ты!..
– Отдавай, или мы поссоримся. Я не шучу.
– Ну пожалуйста… – Велька стянул с руки ремешок. – Трусиха.
– А ты – хвастун! Хвастун, хвастун, хвастун!
Забрав браслет, девочка зашагала обратно. Вид у нее был решительный и злой. Свет фонарика становился все тусклее; похоже, что браслет разряжался. С запоздалым раскаянием Велька подумал, что поворачивать надо было раньше.
– Та, не сердись, – догнал он девчонку. – Я не хотел!
Тая сердито дернула плечом, сбрасывая руку. «Ну, и ладно, – разозлился Велька. – Тоже мне, Бекки Тэтчер!»
И замер. В пещерке, где они встретили мертвого Намсу, разливалось призрачное сияние. Послышался вопль, и из мертвенного света вынырнула четырехрукая тень.
Глаза ее светились зеленым.
Глава 17
БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ
ПОЕМ МЫ ПЕСНЮ
Время перевалило за полдень, а хлопот становилось все больше. В очередной раз наткнувшись на кадета, лопочущего: «Вкусного вам скорпиона, медная щетка для чистки полов», – полковник остервенел. Идея «асурской недели», еще вчера казавшаяся такой остроумной, сегодня вызывала отвращение. Мальчишки совершенно не понимали разницы между звуками «е» и «e'».
[21]
Между тем от этого зависел смысл фразы.
– Напевно! – кричал полковник. – Теемаса е онимеро надо напевать, твою мать! Понятно, господин курсант?
От ротного мальчишки разбегались, словно головастики от щуки. А услышав «здравия желаю, господин полковник» на универсальном, Багря разозлился окончательно.
– А-атставить!
[22]
Кру-угом! Ка-а мне!
Нарушителем оказался офицер-воспитатель Жорж Уфимский. Увидев ротного, он побледнел:
– Э-э, прошу прощения, господин полковник…
– На асурском, господин капитан. У нас неделя асурского языка.
Тщательно подбирая слова, капитан Уфимский сказал следующее:
– Скушайте скорпиона, медная щетка для чистки полов. Приношу свои мелкие извинения. Мои познания в асурском не позволяют исполнять танец с веерами, но я постараюсь утопить их как можно глубже в ромашках. – И добавил: – Квел делисьез персон ква цет петит принцесс.
[23]
Выслушав эту галиматью, полковник вполголоса произнес:
– Подавись этим своим скорпионом, элит-трепло вшивое. – Вслух же добавил: – Ваши извинения приняты. Можете идти.
…До Лувра Уфимский служил на Таверии-2. Когда-то император присвоил всем войскам Таверии звание «элитных», и Жорж щеголял званием элит-капитана.
Плата за это была невелика: требовалось блистать манерами и знать французский. С первым Уфимский худо-бедно справлялся. Что сложного: ручку дамам целовать да рассказывать анекдоты о поручике Ржевском, смысл которых утерян в веках. Второе оказалось труднее. Французский сохранился лишь в сочинениях графа Толстого, и новоявленному элит-капитану пришлось засесть за «Войну и мир».
Славные денечки Уфимского кончились, когда произошла некая история, связанная с генеральской дочерью. Недобрые языки болтали, правда, что не с дочерью, а женой, а совсем уж злые поговаривали о сыне. Дело получило огласку. Уфимскому пришлось бежать на пограничные планеты, где он быстренько отыскал теплое местечко в корпусе.
В корпусе Уфимского недолюбливали. Он носил изысканный элит-мундир и без нужды изводил кадетов. Так что, поставив «элит-трепло» на место, Алексей Семенович испытал что-то вроде морального удовлетворения. Хоть что-то сегодня вышло удачно.
По пути полковнику вздумалось заглянуть в музей. Вахту нес Ваде Михельсон – чернявый кадет из злополучной пятерки. Продравшись сквозь словесных «скорпионов» и «щетки для чистки пола», Багря выяснил, что Тилль уже сменился и ушел неведомо куда в сопровождении гостьи.
Это Алексея Семеновича встревожило. Чуть ли не бегом он помчался к башне. Во дворе его ожидал сюрприз. На плитах дорожки валялась изодранная и окровавленная кадетская рубашка. На ходу выдирая пистолет из кобуры, Алексей Семенович бросился в сад.
В старой беседке кто-то был. Стараясь двигаться бесшумно, полковник подкрался ближе.
– …нет, малыш, – терпеливо объяснила Утан. – То, что ты сказал, означает «позвольте моему скорпиону ужалить вас еще раз»! Попробуй снова.
– Ониматеро домо… домо е гокумасай теемаса?
– Уже лучше. «Мой большой скорпион благодарит вас за любезность». Задатки у тебя есть, малыш.
Ветка алычи мешала полковнику смотреть. Он осторожно отодвинул ее в сторону. Тилль сидел на ступенях беседки без рубашки и ел яблоко. Майя перевязывала глубокую царапину на его плече.
– Госпожа Утан, – с дрожью в голосе попросил кадет, – не могли бы вы еще позаниматься со мной? Асурский язык очень сложен.
– Отчего бы нет? Приходи ночью…
Когда и куда прийти, полковник не расслышал. Самообладание изменило ему. Спрятав оружие в кобуру, он бросился к беседке.
– Госпожа Утан, – воскликнул он, – вы!.. Вы!..
