На этой драматической ноте Георгий Арнольдович встал и, пошатываясь, покинул пенаты бывшего друга, изо всех оставшихся сил грохнув дверью.
Глава седьмая. «Черт с тобой!»
На следующий день Гоша привез доверенность на пользование своей сейфовой ячейкой на имя Игната. С дороги позвонил – не успел ли нажраться с отчаяния и уйти странствовать в город, как бывало не раз. Нет, был дома, голос, правда, странный, не узнать. Гоша не стал и разговаривать, бросил только: «Сейчас зайду!» – и дал отбой. Через пятнадцать минут позвонил в дверь. Хозяин не открывал.
Гоша отпер своим ключом и ввалился в кабинет. Игнат сидел, лицом зарывшись в сложенные на столе руке. Он издавал какие-то странные булькающие звуки и вздохи. «Пьян», – решил Гоша. Он швырнул доверенность и ключ на пол, ближе к Игнатовым ногам, произнес громко, холодно, жестко.
– Очнись! В ящике сорок миллионов. Два взял себе, как договаривались. Желаю тебе удачи. Документы и ключ к ячейке вместе со своими спрячь подальше. Все, я пошел…
И тут Игнат поднял голову. Его трудно было узнать, словно постарел на десять лет. Лицо еще больше обрюзгло, перекосилось, лоб пошел какими-то пунцовыми полосами, в цвет мясистого носа, волосы отчаянно топорщились в разные стороны, из глаз выкатывались слезы, он механически промокал их рукавом халата, шмыгая носом и всхлипывая на коротком вздохе.
За долгие годы Гоша видел его таким только в дни скорби по сыну, а потом по Верке.
У Георгия Арнольдовича остановилось сердце. Весь его гнев и пыл, еще не до конца остывшие после вчерашнего, все его презрение к очумевшему от жажды обогащения «соседу» точно смыло внезапной, хлесткой волною сострадания. Все годы, все годы и бесчисленные дни человеческой близости, не ищущей объяснений душевной привязанности, неформального родства и никогда не выражавшейся вслух, абсолютно иррациональной симпатии словно сжались в плотный комок под горлом и сдавили – не продохнуть, только рыданием, как пробку, выбить.
– Ты чего, Игнаша? Чего расквасился? Брось, ей-богу! Забирай деньги, живи в свое удовольствие. Тут тебе на две жизни хватит с учетом возраста и потребностей. Или давай махнем куда-нибудь на Бермудские острова или на Мадейру, тряхнем стариной, оттянемся, придешь в себя. Любашку с собой возьмем, а? Ну на кой хрен тебе миллиард, зачем рисковать свалившимся на голову богатством? Ну не станешь же ты в самом деле на склоне лет смертоубийство заказывать! Да еще квартиру в залог… Опомнись, Игнатка, черт тебя побери, забудь! Ну хочешь, в шахматишки сыграем, я с тобой водочки выпью, в кино сходим – тысячу лет не были, а?
Он успокоился было, слушал, понуро глядя в пол, и вдруг снова зарыдал, как большой ребенок, сотрясаясь всем телом, и в мокрых, жалких больших глазах его читалась беспомощность и мольба.
Еще совсем недавно решительный игрок, авантюрист, претерпевший вполне объяснимое перевоплощение из коммуниста-атеиста-пьяницы в послушника таинственной, мистической силы, – друг его сделался безвольным, деморализованным и беззащитным.
– Ну объясни, успокойся и объясни, что на тебя нашло?
Игнатий всхлипнул еще несколько раз и тихо сказал:
– Миллиард нужен не мне. Он нужен для него, для Аполлоши. Зачем – не знаю. Не весь. Нам по сто пятьдесят причтется…
– Я тебя умоляю, Игнат, просто прошу ради отношений всей нашей жизни – давай сейчас оденься, поедем к психоневрологу, я знаю хорошего специалиста. Про статуэтку ни слова, клянусь. Просто пожалуешься, мол, навязчивые идеи сказочного обогащения. Он тебя выслушает, лекарство пропишет, попьешь, и все пройдет. А Аполлошу давай снова на антресоль в тряпочки, и пусть себе живет там до лучших времен.
– Лучших времен не будет, Гошик, – с дикой безнадежностью выдохнул Игнат. – Пока я не получу для него миллиард, я жить не смогу. Я буду мучиться и тогда уж точно сойду с ума. Никакой психолог мне не поможет. Это я должен помочь ему, Аполлоше. Нужен миллиард. А для чего – он не говорит, не раскрывает. Я думаю, потом объяснит.
Повисла тишина. Георгий Арнольдович больше не находил слов. Он ощутил беспомощность и усталость. Он хотел уйти и не мог подняться. С ужасом понял, что загнан в угол. Он не сможет ни переубедить, ни вычеркнуть годы дружбы и бросить этого сбрендившего пентюха, жалкого, истекающего слезами и соплями увальня красномордого.
Мечта о счастливом и радостном творчестве, о скромной славе подвижника, о спокойных и философски светлых годах мудрой старости погасла, как свечка, и задул ее этот несчастный псих, раб неведомой силы бронзового изваяния.
– Черт с тобой!
Георгий Арнольдович встал и направился к двери.
– Ты куда? – с отчаянием в голосе спросил Игнат.
– К себе. Полезу в Интернет, поищу телефоны, попробую выйти на его приемную. Ты распустил нюни, пользуешься нашей многолетней дружбой и моей слабохарактерностью. Ты сволочь, Игнат. Настоящая сволочь. И я с удовольствием убил бы тебя, если бы мог.
От двери в прихожей Гоша резко вернулся и жестко продиктовал:
– Только вот что: башкою трахнутого будешь играть ты сам, оно во всех смыслах достоверней и надежней. А я приятель и посредник, понял? И еще… Аполлошу на время отдаешь мне. Пусть погостит.
– Зачем? – Игнат недоуменно поднял густые свои «брежневские» брови. – Он такого желания не изъявлял.
– Затем, чтобы временно прервать поток гениальных идей, которые он тебе транслирует. Вы ведь с ним в контакте, только когда ты его видишь, а он тебя. Вот и поскучайте друг без друга. Разлука чувства укрепляет. А я просто не хочу, чтобы в ближайшее время, пока мы будем осуществлять этот шизофренический план, возникло что-нибудь новенькое. Ну, например, идея предложить министерству финансов передать нам в распоряжение годовой бюджет России.
С этими словами Гоша хищно схватил статуэтку, решительно запихнул ее в сумку, валявшуюся под креслом в прихожей, и вышел, сопровождаемый беспомощным взором Игната, в котором уже некому было угадать то ли протест, то ли растерянность.
Глава восьмая. Любаша на крючке
Ашот Малян чуть не испустил победный клич, но быстро взял себя в руки,
– Не волнуйтесь, голубушка, все хорошо, это бывает, я провожу… – приговаривая как можно более ласково и елейно, Ашот вывел Любашу в прихожую и зашептал: «Бога ради, простите ее, очень устала, много клиентов, работа нервная, весь день в чужих биополях, столько энергии через себя пропускает, как линия электропередач… Я провожу… Где вы живете?»
– Не стоит! – Едва сдерживая дрожь, Любаша порывалась уйти, однако мужчина был категоричен и настойчив.
– Не принимаю отказа, уважаемая… простите, как вас по имени-отчеству?
– Любовь Андреевна…
– А я Ашот Гургенович, можно просто Ашот. Уважаемая Любовь Андреевна, считаю своим долгом проводить вас до дома или куда скажете… А вы не за рулем? – В голосе мужчины сквозила надежда галантного кавалера на возможность услужить даме.
