– Козел он, – проговорила Люська, дав Надежде
прикурить и выпустив через ноздри густой вонючий дым, – хотя, конечно, все
мужики – козлы… Колька – он еще ничего… если бы не Анфиса… прям как бобик на
поводке у нее ходит!
Надежда осторожно закурила, стараясь не затягиваться, но все
равно закашлялась: Люськины сигареты были на редкость едкие и ядреные.
– Кто это – Анфиса? – поинтересовалась она, отдышавшись.
– Жена его, – с ненавистью выдохнула Люська и
сплюнула на землю. – Своими бы руками задушила эту корову! Если бы не она…
Надежде вовсе не хотелось выслушивать Люськины излияния, и
она попыталась перевести разговор на более интересную тему:
– А что здесь случилось пять лет назад?
– Пять лет? – равнодушно переспросила
Люська. – Вроде маньяк какой-то орудовал…
– Маньяк? – оживилась Надежда. – Что за
маньяк?
– А я почем знаю? Пять лет назад Людмила Синякова была
городская штучка, у меня и в мыслях не было в такую глухомань подаваться! В
страшном сне не приснилось бы! Работа у меня была хорошая – штукатуром в РСУ, и
квартиру я через эту работу получила однокомнатную, и внешность подходящая…
мужики проходу не давали! Вот через них, через мужиков, все мои неприятности…
Надежда поняла, что ей не избежать Люськиной исповеди, и
приготовилась слушать.
– Познакомилась я с одним… Реваз звали. То ли чечен, то
ли грузин, в общем, лицо нерусской национальности. Но из себя очень видный, а
главное – обходительный. Наши-то ребята из РСУ норовили по-простому – бутылку
раздавить и в койку. А этот и в ресторан, и в кино, одним словом – культура.
Только домой к себе ни разу не пригласил. Все больше ко мне в однокомнатную.
Вроде, говорил, дома у него мама больная, может от моего вида сильно
переволноваться. И еще – если в ресторане или дома у меня выпиваем, так он мне
все подливает, а себе поменьше. То ли у него со здоровьем что, то ли Аллах не
велит. А я, честно тебе признаюсь, когда выпью, сама себе и то не нравлюсь. И поскандалить
могу, и другое чего, а самое главное – ни черта после не помню.
Короче, все у нас с ним хорошо было, и я уже начала про
свадьбу задумываться. И Реваз пообещал с мамой познакомить. Которая больная. Но
пока суд да дело, пришли мы к какому-то его другу, тоже из этих, из нерусских,
и выпила я лишку. Так это выпила, что вовсе отключилась. А потом прихожу в себя
– а Реваза моего нету, один только друг его. И я в таком виде… сама понимаешь.
А ничего не помню. Ну то есть ровным счетом ничего. И вдруг в дверь колотят, и
врывается злющая такая баба. Надо понимать, что жена. И начинает орать, что
Ахмет – сволочь и кобель (этого друга Ахметом звали, я вспомнила) и чуть только
его на минутку оставишь, он уже непременно какую-нибудь шалаву приведет. Это
она уже про меня. А я, если честно, и правда не помню, может, что и было у меня
с этим Ахметом. Но на шалаву, понятное дело, обиделась и полезла с ней драться.
Только, видать, то ли я еще с похмелья в настоящую силу не
пришла, то ли она, жена эта, не первый раз в таком деле, здорова оказалась
драться. В общем, вытолкала она меня в чем есть на лестницу и шмотки мои следом
выкинула.
Я, понятное дело, расстроилась, пошла в рюмочную одну, где
знакомая моя работала, Татьяна, и выпила еще немного. Самую малость. А потом
домой к себе отправилась, в однокомнатную свою.
Только ключ сую в скважину – а он не подходит. Я сперва-то
подумала, что руки спьяну трясутся, тыркалась-тыркалась, а потом через дверь
мне говорят, чтобы проваливала подобру-поздорову, пока они милицию не вызвали.
Я решила, что по пьяному делу вообще квартиру перепутала. Отошла маленько,
поглядела – нет, дверь точно моя, Стасик из РСУ ее из остатков от ремонта
спортивной школы сделал… Тут уж я начала шуметь да скандалить по полной
программе. Я ведь тебе говорила – когда я выпью, очень становлюсь скандальная!
А тут тем более такое дело – в собственную квартиру не пускают!
Ну а эти-то, они говорят – уймись, а то правда милицию
вызовем! Я говорю – вызывайте, так вас и разэтак, милиция вас самих из моей
однокомнатной выкурит.
А они и впрямь вызвали.
Только все не так получилось, как я думала.
Милиция приехала, я говорю – в собственную квартиру не
пускают, а эти документ показали, что я эту квартиру им честь по чести продала
и деньги получила, в чем расписка имеется. Так что они в полном своем праве, а
я получаюсь пьяная хулиганка. Менты меня увезли и пятнадцать суток впаяли за
милую душу.
А как я пятнадцать суток отсидела, так отправилась Реваза
своего искать, чтоб помог мне в том деле разобраться и обратно квартиру свою
заполучить. Нашла его в одном ресторане, где он другую такую же дуру охмурял.
Тоже все ей подливал. У меня прямо в глазах потемнело, не помню, что дальше
было.
Очнулась опять в ментовке, на этот раз мне за пьяный дебош в
ресторане три месяца впаяли. Там-то мне добрые люди все про этого Реваза
рассказали, глаза раскрыли – у него бизнес такой, находит дур одиноких с
жилплощадью, подпаивает, а потом – раз, и бумага подписана! Нотариус у него
свой, прикормленный, и в милиции друганы, так что ничего с ним не поделаешь…
В общем, запила я по-черному. Из РСУ меня, ясное дело,
прогнали, жила месяца два у одного, звать Василий, в метро побирался, квасили с
ним на пару, а потом ему по пьяному делу башку кирпичом проломили. Помоталась я
по чердакам и подвалам, а после к трехсотлетию города милиция капитальную
чистку устроила, и отправили меня сюда, на сто первый километр. Ну, здесь меня
Николай под присмотр взял, в этот дом поселил, следил, чтоб сильно не пила…
потом уж мы сошлись с ним. Если бы только не Анфиса – зажила бы я
по-человечески… у тебя, кстати, нету чего?
– Чего? – сдуру переспросила Надежда.
– Сама, что ли, не понимаешь? – Люська взглянула
на нее исподлобья. – Винца хоть какого… или наливки… или там настойки овса
на крайний случай…
– Откуда! – Надежда захлопала глазами и
попятилась.
– Ну, нет так нет… – Люська затоптала окурок и
вздохнула. – Ладно, пойду я… суп у меня варится.
* * *
Ночью Надежда не сомкнула глаз.
В комнате у старухи было ужасно тесно и душно, подушка
моментально нагрелась, простыня сбилась и уползла куда-то в ноги, а самое
главное – Аглая Васильевна ужасно храпела.
Причем она храпела не тем ровным могучим храпом, к которому
можно постепенно привыкнуть, как привыкают люди к звукам проезжающих за окном
трамваев, к уличному шуму и даже, говорят, к грохоту Ниагарского водопада. Нет,
она несколько минут спала тихо и спокойно, как младенец, так что Надежда уже и
сама начинала задремывать, как вдруг старуха резко всхрапывала, издавая такой
звук, какой издает бензопила, наткнувшись на гвоздь или на проволоку. Надежду
подбрасывало на кровати, она несколько секунд испуганно таращилась в темноту,
пытаясь понять, что произошло. Тем временем Аглая Васильевна переворачивалась
на другой бок и снова засыпала.
