Около невысокого деревянного барьера, который отделял
почтовых работников от прочей гражданской публики, стоял, покачиваясь,
здоровенный парень лет тридцати пяти с кудрявыми светлыми волосами и детским
обиженным лицом, которое несколько портил синяк под левым глазом.
– Точно мне ничего нет? – допытывался он у
молоденькой почтовой работницы, которая бодро штемпелевала письма. – Ты,
Галя, посмотри хорошенько. Может, из газеты какой письмо или из журнала
центрального…
– Да уж десять раз смотрела! – отозвалась та, не
прерывая своего занятия.
– Ты на какую фамилию смотрела? – не сдавался
парень.
– На какую надо, на такую и смотрела!
– Так это ты на фамилию Ячменный смотрела, а ты теперь
еще посмотри на Карельский!
– Вы мне, гражданин, паспорт на какую фамилию
предъявили? – терпеливо отозвалась служащая. – На фамилию Ячменный!
На эту фамилию я, само собой, и смотрела. Предъявите на другую фамилию – я на
ту посмотрю!
– Что же у меня – десять паспортов, что ли? –
обиделся незадачливый корреспондент. – Такого закона нету, чтобы десять
паспортов иметь! Паспорт у меня один, на Ячменного, а Карельский – это мой
творческий псевдоним!
Последнее слово он произнес с ударением на «о».
– Такого закона нет, чтобы корреспонденцию на
псевдонимы получать, – спокойно отозвалась девушка. – Отойдите,
гражданин Ячменный, вы другим гражданам мешаете ко мне подойти.
Ячменный хмуро взглянул по сторонам, никого не увидел, но
все же отошел от барьера, слегка покачиваясь и распространяя устойчивый запах
перегара.
– Вы корреспондент П. Карельский? – обратилась к
нему Надежда, изображая крайнее уважение.
– Ну я! – Ячменный приосанился. – Все-таки
знает меня читающая публика! Помнят люди Пашку Карельского! А эти, в
«Выборгском крае», не хотят мои материалы печатать! Говорят, что я утратил
чувство современности! Утратил, блин, связь с родным краем! Как это я утратил,
когда это чувство у меня впитано, можно сказать, с козьим молоком матери! А
вам, женщина, что – автограф написать?
– Это как-нибудь в следующий раз, – вежливо
отказалась Надежда. – Я с вами вот о чем хотела поговорить. Пять лет назад
вы писали о Выборгском маньяке…
– Точно! – Корреспондент засиял, как медный
самовар. – Тогда небось они за каждую мою строчку дрались! И гонорары
платили по самому высшему разряду! И размеры статей не ограничивали! Потому что
самая настоящая сенсация! Это был, можно сказать, звездный час Павла
Карельского! Я же ведь и название это для него придумал – Выборгский маньяк! С
моей, можно сказать, легкой руки оно за ним закрипе… закрепилось! – Он с
интересом взглянул на Надежду и спросил: – А вы, стало быть, читали те мои
публикации? Помните их? Вот ведь, годы проходят, а настоящая-то журналистика не
забывается! Вот она, сила слова!
– А нашли в конце концов этого маньяка? –
полюбопытствовала Надежда.
– Нашли?! – Ячменный выкрикнул последнее слово с
таким искренним возмущением, что с деревянного стеллажа в глубине помещения
сорвался пустой упаковочный ящик и с грохотом горной лавины обрушился на пол.
– Гражданин Ячменный! – строго проговорила
молоденькая служащая, на мгновение прекратив штемпелевать письма. – Либо
соблюдайте порядок, либо покиньте помещение!
– И покину! – отозвался корреспондент. – И
немедленно покину! Поскольку здесь меня совершенно не понимают… – Он
повернулся к Надежде и предложил ей совсем другим голосом: – Пойдемте в одно
приличное место, посидим… я вам там расскажу всю эту трагическую историю.
Потому что я вижу – вы истинный ценитель слова! Вы поймете муки творческой
натуры!
Надежде совсем не хотелось понимать муки нетрезвой
«творческой натуры», тем более не хотелось сидеть с Ячменным в «приличном
месте», но она поняла, что это единственный способ раздобыть ценную информацию
о делах пятилетней давности, и она скрепя сердце отправилась вслед за Павлом.
Идти им пришлось совсем недолго: в этом поселке все
сколько-нибудь заметные учреждения культуры и прочие общественные заведения располагались
рядом.
Ячменный подвел ее к приземистому одноэтажному домику,
выкрашенному в непритязательный голубой цвет, с яркой вывеской «Василек» над
дверью.
Надежда поняла, что это то самое питейное заведение, которое
фигурировало в одной из статей про маньяка.
Внутри заведение оказалось неожиданно чистым.
Видимо, эта чистота стоила немалых стараний стоявшей за
стойкой буфетчице – пухленькой и розовощекой особе лет сорока в белом кружевном
переднике и такой же наколке на мелко завитых соломенных волосах.
Большинство столиков было занято представителями местного
населения, но Павла узнали, и двое трактористов подвинулись, освобождая ему и
его спутнице часть стола.
Узнала Ячменного и буфетчица.
– Павлик! – окликнула она его недовольным
голосом. – Ты со мной еще за прошлый раз не расплатился!
– Зинуля! – Ячменный рванул рубаху на
груди. – Я с тобой расплачусь! Я с тобой непременно за все расплачусь!
Непременно и обязательно! Ты ведь меня знаешь: я – всегда! Вот меня сейчас
напечатают в «Комсомолке», и я раз и навсегда расплачусь с долгами…
– Знаю я тебя! – отмахнулась Зина. – В
«Комсомолке»! Тебя уже и в многотиражку птицефабрики, и то не пускают!
– Вот она – судьба творческой личности в России! –
горестно проговорил корреспондент, повернувшись к Надежде. – Женщина,
может быть, вы ссудите мне сто рублей одной купюрой? Я вам верну, я вам
непременно верну!
– Обязательно одной? – удивленно спросила
Надежда. – А две по пятьдесят не устроят гиганта мысли?
– Можно и по пятьдесят, но сто – это как-то
благороднее!
– Да ладно уж, пусть будет сто, только, пожалуйста, не
напивайтесь! – Заинтригованная Надежда дала корреспонденту денег.
Он ненадолго удалился и вернулся с графинчиком водки и
тарелкой с крупно нарезанной сельдью.
– Ну так чем же закончилась история с маньяком? –
напомнила Надежда о теме их разговора.
– Ничем! – выдохнул Павел, опрокинув в рот первую
рюмку водки и удовлетворенно зажмурившись. – Они его так и не поймали.
Хотя рапортовали в центр об успешном раскрытии дела. И убийства действительно
прекратились…
– Не поняла. – Надежда не сводила глаз с
Ячменного. – Почему же тогда вы уверены, что его не поймали?
– Интуиция! – Павел постучал себя в грудь. –
Моя журналистская интуиция!
Надежда Николаевна и сама придавала собственной интуиции
большое значение, поэтому отнеслась к словам неудачливого корреспондента с
долей понимания.
– Но все-таки на чем-то эта ваша интуиция
основана? – осведомилась она, машинально подцепив с тарелки кусок сельди.
